Моя кожа еще пропитана теплом женщины, которая уже мертва! Прочь, прочь!
Я услышал, как позади зацокали каблучки. Я оглянулся. Это бежала, вся растрепанная, Лена. Я пошел ей навстречу, и громко и зло сказал:
– Разве неясно, что тебе сказали?
– Они меня убьют!
– Кто они?
– Чеченцы…
«И тут чеченцы», – подумал я. А вслух произнес:
– Ты в милицию позвонила?
– Нет, я боюсь… Они и милицию купят… Он там зашевелился, я испугалась. Не бросайте меня, мне некуда пойти… – и девушка схватила меня за руку, совсем, как ребенок, попыталась прижаться ко мне.
Если б я знал, чем все это кончится, я эту Лену просто оттолкнулся бы от себя и пошел к веселящимся людям. Но никто не знает, проснувшись поутру, чем закончится вечер.
Я обнял девушку, погладил ее по голове, как школьницу, которая разревелась, получив двойку, и мы пошли по праздничному ночному проспекту Скорины, по которому с сухим свистом и шелестом проносились такси.
– Ну, ты успокоилась? – спросил я, все еще обнимая девушку за плечо.
– Да, но мне все равно страшно…
– Ты можешь мне рассказать, кто этот мужчина, которого ты привела?
– Понимаете, Анастасия – это не подруга моя… Что-то вроде мачехи…
– Д-да? Ну, а этот… Тимур, кажется…
– Да, Тимур. Это ухажер Анастасии, он – чеченец…
– Это что, такая профессия – чеченец?
– Он дурак, бешеный… Чуть папу не застрелил, когда папа с Анастасией, то есть с мачехой, развелся. Анастасия отсудила комнату в папиной квартире, а папа ее туда не пускал… А там квартира с паркетом…
«Да, – подумал я, – теперь предстоит разобраться в квартирном вопросе, кто кого выселял и кто кого чуть не подстрелил. Ай да Новый год!»
– Послушай, скажу открыто, – решительно заявил я, – у меня квартиры с паркетом нет, везти мне тебя некуда, так что едь ты к своему папе на паркет…
– Ну, вы меня хоть довезете туда? – в голосе девушки было столько надежды, что я не посмел отказать.
…Такси остановилось возле многоэтажки в престижном районе. На этой улице жили сплошь цэковские работники, служащие госаппарата, артисты, придворные журналисты и, в крайнем случае, многодетные отцы и матери. В народе это место называли районом пыжиковых шапок.
Лена предупредила меня, что Тимур может приехать и сюда, чтобы попытаться замести следы. Перед дверью квартиры я на всякий случай сунул руку в карман, где лежал пистолет Тимура.
– Я только доведу тебя до двери, и – гуд бай, детка! Надеюсь, мы больше не увидимся никогда, – нагоняя на себя мрачность, сказал я.
Мы подошли к двери, и Лена позвонила. Тишина. Потом позвонила еще раз. Я стоял сбоку, чтобы меня не было видно в глазок, и сжимал рукоятку пистолета. Я ничуть не удивился бы, если б дверь открылась и оттуда выскочили пятеро милиционеров.
За дверью послышалось шарканье, и глухой, но удивительно знакомый голос спросил:
– Ты одна?
– Одна?
– А где Тимур?
– Не знаю…
– Ты не врешь? – замок на двери щелкнул, но дверь квартиры открылась не сразу. Очевидно, хозяин осматривал через глазок лестничную площадку.
– Заходи, – буркнул мужчина дочери.
И тут на пороге возник я. Голос настолько был знаком, что я решил взглянуть на его владельца. И кого же я увидел?
Своего начальника: рыжеволосого, толстоватого и трусоватого Франца Гершеновича!
Вид у него был живописен. На груди на широком кожаном ремне висело двуствольное охотничье ружье. Гершенович был весь всклокочен, глаза у него были, как у кролика-альбиноса.
Увидев меня, он не улыбнулся, как обычно это делал, а хмуро спросил у дочери:
– Кто это?
– Мой… друг, – ответила Лена. Гершенович раздумывал с минуту.
– Заходи. Где ты эту б…дь подцепил? – все так же хмуро спросил у меня Гершенович, указывая глазами на дочь.
– Сама прицепилась, – не стал жалеть девушку я.
Гершенович захлопнул дверь и замкнул ее на все замки.
– Жду чеченцев… Должны нагрянуть…
– Ты что, войну, как Ельцин, им объявил?
– Да, я на военной тропе! Идем выпьем! Новый год, а мне и выпить не с кем.
Квартира действительно была богатой, с паркетом, но в ней царил полный беспорядок. На полу валялись выделанные кабаньи шкуры и чучела уток. В зале был накрыт стол, на диване спала утомленная и явно не первой молодости женщина. Заслышав шаги, она подняла голову, но через секунду уронила ее на подушку.
Лена скрылась в другой комнате, но когда мы раскупорили бутылку, она вышла, переодетая в домашнее платье и накрашенная.
Мы выпили за Новый год, и Гершенович вкратце рассказал о той ситуации, которая сложилась у него дома.
Анастасия была его второй женой. Известие о ее кончине нисколько не опечалило моего начальника, наоборот, он даже как-то приободрился.
Мы распили бутылку, а потом пили до утра, покуда я прикорнул на диване, но Лена перевела меня в комнату Анастасии, где уложила меня на очень широкую и мягкую кровать, сняла с меня ботинки и легла рядом, не раздеваясь.
Странные чувства овладели мной, когда около полудня я проснулся на кровати женщины, которая была мертва. Простыни свежо пахли лавандой, а каждая нитка наволочки несла, казалось, память об удивительной любовной энергии женщины, с которой мне довелось быть знакомым всего несколько часов.
Я проснулся от шума, и рука моя потянулась к пистолету, засунутому за пояс брюк. На кухне громко и весело разговаривал Гершенович, Вскоре он появился собственной персоной с подносом, на котором рядом с бутылкой водки в тарелках дымилось аппетитное мясо. Рядом со мной все еще лежала Лена. Она спала.
– Ты мой гость, гость и охранник. Мы покажем этим засранцам! Мы устроим им тут Чечню… Слыхал? Что творится в Грозном? Штурмовали! Чеченцы доигрались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183