Часовой у двери ни на минуту не покидает своего поста. Кроме того, водитель броневика так и не показался из-под своего панциря, а джип стоит у него перед глазами. И тут я замечаю, что джип почти наехал на крышку канализационного люка. Неужели это выход?
Я осторожно спускаюсь по лестнице. Вхожу в подвал. Долго брожу в темноте, разыскивая то место, где трубы канализации уходят к коллектору. Черт! Проход к коллектору настолько низок, что я едва вмещаюсь, кроме того, трубы укутаны в изоляционную стеклоткань, от которой руки мгновенно покрываются мелкими ранками. Из каждой сочится кровь. Неужели у меня все еще есть кровь?
Иногда дорогу преграждают проволочные растяжки, на которых висят трубы в железобетонном лотке. Мне приходится протискиваться через эти растяжки или же разгибать их настолько, чтобы возможно было пролезть. Скорее, скорее. Сейчас журналисты выйдут из полиции, сядут в автомобиль и уедут. Десять или двадцать метров пути показались мне доброй сотней. Наконец-то я выполз в коллектор. Вонь невыносимая. Впечатление такое, что горожане сбрасывают в канализацию дохлых собак и кошек. Заткнув нос рукой, пробираюсь к бетонной ячейке, где расположен люк. Сквозь щель пробивается слабый свет. Надо рисковать. Напрягшись, надавливаю люк головой, придерживаю руками и осторожно сдвигаю его в сторону. Выглядываю. Прямо перед собой за джипом вижу две пары ботинок. Это – часового и кого-то еще. Громко и непринужденно разговаривают. С моей стороны улица пуста. Джип настолько близко стоит к броневику, что водителю броневика почти ничего не видно. Собеседник часового неожиданно быстро уходит в здание, а часовой слишком медленно плетется к двери. Я вонзаю кинжал в шину. Проколоть хотя бы два колеса. У них только одна запаска, помещенная под красивым металлическим диском. Воздух с шипением струится из-под лезвия кинжала. Часовой как ни в чем не бывало топчется возле двери. Если водитель броневика не спит, он слышит это предательское шипение.
Проходит минута, другая. Джип заметно осел на переднее левое колесо. Вонзаю кинжал в другое колесо. Тут часовой, потоптавшись, неожиданно исчезает за дверью. Этих мгновений мне хватило, чтобы полностью посадить джип на обода. А сейчас – скрыться.
…Когда журналисты обнаружили проколотые шины, началась беготня. Старший по чину полицейский распекал часового. Водитель броневика вылез из своего убежища и чесал в затылке, совершенно как русский. Журналистов вначале посадили в броневик. Девушку-журналистку – в первую очередь. Потом началось самое интересное. Владелец джипа, толстый немец, поскольку ругался он до того громко, что я внятно расслышал его «доннер-веттер», тоже журналист и хозяин джипа, заупрямился, и стал доказывать, что никуда без своего автомобиля не поедет. Он вылез из броневика, а за ним и все остальные, в том числе и девушка. Появились вооруженные боснийцы и начали прочесывать близлежащие дома. Я заблаговременно перелез на обгоревший чердак, но боснийцы проверили только нижние этажи, а перелазить через рухнувший пролет лестницы не захотели. Очевидно, они решили, что шины проколол кто-нибудь из местных жителей, обозленный войной и голодом.
Журналистскую группу увели в полицейское управление, а потом, спустя часа два, уже в полной темноте, я услышал их голоса. Их повели на ночлег. Пришло время действовать.
Я осторожно спустился, бесшумно вышел из подъезда. Напротив блестел огонек сигареты часового. Ну и порядки, он курит на посту! Скрываясь за деревьями, я начал догонять журналистов. Вскоре услышал их голоса.
Журналистов привели к трехэтажному зданию, у которого были разрушены два этажа. У двери тоже стоял часовой. Свет в окнах не загорался. Задача моя становилась все сложнее. Как вычислить русскую журналистку? Ясно, что ночевать в одной комнате с мужчинами она не будет. Но где будет ее комната?
Я прокрался во внутренний двор и взобрался по пожарной лестнице на стену соседнего дома. Курит ли моя журналисточка? Кажется, курит. Нужно вспомнить ее фамилию. Чернявская, Черноручко – нет. Кажется, вспомнил – Чередниченко. Светлана Чередниченко.
Из внутреннего двора видно, что в комнатах вспыхивает огонек зажигалки и начинает тлеть сигарета.
Потом зажегся фонарик и толстый немец подошел к окну, пошире распахнул форточку и задернул штору. Я успел заметить, что девушка находится в комнате у немца. Хорошие дела! Мне придется иметь дело с бошем… Он здоровенный, а у меня поджилки трясутся с голодухи.
Я прокрался к окну. Маленький фонарик величиной с авторучку освещал стол. На столе появилась бутылка со спиртным, видимо, коньяком, мясные консервы, галеты. Светлана сидела на стуле возле стола, держала в руке сигарету и что-то говорила то по-английски, то по-немецки. В основном, это были имена существительные. Правда, чтобы соблазнить иностранца, женщине не обязательно владеть иностранным языком, ей достаточно в совершенстве владеть своим… Но вот выудить у немца какую-нибудь информацию, как она это сделала с Федором, уже не сможет. Неужели она купилась на банку консервов?
Но я плохо думал о Светлане.
Немец слопал несколько бутербродов, выпил стаканчика два коньяку и, выключив фонарик, начал приставать к журналистке. Та сопротивлялась. Не сильно, правда, но сопротивлялась. Мне не было видно, как немец лапал девушку, пытаясь склонить русскую журналистку к интернациональной дружбе. Потом послышался грохот стула, звучный шлепок.
Немец включил свой маленький фонарик и начал раздеваться. Он разделся до нижнего белья. Повернулся к девушке и вдруг, хохоча, захлопал по жирным бедрам и животу мощными руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183