Тот угодил в переносицу и разлетелся на осколки. Я прижал пальцы к «ране» и гундосо захохотал.
– Значит, все-таки нос…
Ванда подошла и осмотрела плоды своих трудов. Ощупав ранку, я обнаружил, что она затянулась. Когда Ванда успела до нее дотронуться?
– Ты не боишься, что мы умрем, даже не успев ничего понять?
Я аккуратно собирал осколки бокала.
– Если бояться смерти, Аарх начинает приставать с расспросами. Это слишком накладно…
– То есть ты отдаешь себе отчет в том, что мы живем последние часы?
Я стер с лица улыбку и кивнул.
– Да. И именно поэтому я не хочу тратить их на такую чушь, как мандраж по поводу приближающейся смерти.
Из-за спины раздался бодрый голос Эммади:
– Кто «мы»? И что «все»? Вы тут так громко «милобеседовали», что я решил отвлечься от управления и присоединиться к вам.
Дройд стоял в дверях кают-компании, прислонившись к косяку. Имитация веселого, но строгого папы… Закрытая поза, веселый, но со скрытой напряженностью голос. Дальше – переключение нашего внимания, исключение «точки фокуса» негативных эмоций из ситуации, снятие напряжения, расслабление, нейтрализация конфликта… Психолог чертов.
– Извини, что разбудили, папа. Мы будем потише.
– Так чем вы тут занимаетесь?
Я непринужденно подхватил со стола бокал, отсалютовал Ванде.
– Мы пьем за… За праздник чуй-чаев. За то, как они великолепны в своей нелогичности, пусть и нелогичны в своем великолепии…
– До выхода в систему Турана осталось двадцать семь часов.
Эммади стоял к нам спиной, заложив руки за спину и вперив взгляд невидимых глаз в бесконечную тьму космоса за окном кают-компании. Имитация храброго, опытного капитана, которому стоит доверять уже только из-за этой позы.
– Нам нужно обсудить план действий…
Я вздохнул и пробормотал:
– «Существует множество копий. И у них есть план».
– Что?
– Ничего…
«Капитан» повернулся ко мне. Степенно и величественно. Волны вакуума разбегались от бортов его корабля, нейтронные звезды подмигивали ему, как старому знакомому, а вселенский ветер касался его парусов с нежностью дыхания возлюбленной… Капитан, улыбнитесь.
– Милорд Тим, объясните мне причину вашего спокойствия. Возможно, вы знаете что-то, чего не знаем мы.
– Конечно…
Я сделал загадочное лицо и пригубил Тима Седьмого. Степенно и величественно.
– То, не знаете чего вы, поведаю вам я. В тридевятом Царстве, в триодиннадцатом Государстве, жил да был Царь Три Десятых. Жил он, жил, а потом помер. И было у него три сына… Они тоже все потом померли… Давно дело было… Грустная сказка.
Кают-компания погрузилась в кают-молчание.
– Так вот – о плане. Стоит в этом Царстве Башня. Самая Высокая, спица такая, от земли до неба. И в самой верхней комнате этой Самой Высокой Башни – самое низкое атмосферное давление. И Красная Шапочка. Сидит в башне, в жару, в шапке, как дура. И спрашивает она у атмосферного давления: «А зачем тебе такие большие уши?» «Наверное, чтобы слышать твои идиотские вопросы», – подумало низкое атмосферное давление, но ничего не ответило, потому что не было у него ни Такого Большого Языка, ни Таких Больших Голосовых Связок, ни такого уж большого желания отвечать на такие идиотские вопросы. Зато был большой скверный характер оттого, что оно было низким, а все остальное – высоким. Характер был такой скверный, что оно тоже вскоре умерло.
– Тим!
– Да, простите – я о Шапочке. Сидит она, значит, в башне… М-да… Сиднем сидит тридцать три года, и вырастает у нее Синяя Борода-пролежень. И говорит ей Борода человеческим голосом: «Что-то ты пригорюнился, Иванушка, никак из-за того, что сестрицу твою, Козленушку, из лужи выпили?» Отвечает Иван, тоже почему-то человеческим голосом: «Кому она в луже мешала-то?» Тем временем Серый Волк сидел в разбитом корыте и отчаянно пытался грести перебитым хвостом, а Мальчик-с-пальчик вовсю крутился у его виска… Потом все равно все умерли, но добрый волшебник Гулюлюн всех отомстил.
Я потянулся к бокалу, промочил горло и откинулся на спинку кресла. Кажется, сейчас меня будут негодовать. Вопреки, во избежание последствий…
Рискнув приоткрыть глаза, я обнаружил, что Ванда еле заметно улыбается. Эммади подошел к столу и упал в сноровисто подскочившее кресло. Он обхватил руками свою большую голову и затаил в ней глухую печаль.
– Эммади, мы уже все решили. Мы летим. Составлять план на основе тех мизерных сведений, что у нас есть – все равно что пытаться вычислить удельный вес разума во вселенной.
Ванда мрачно произнесла:
– Сорок два.
– Что «сорок два»?
– Вес. Удельный. Разума. В этой, как ее…
Она отчаянно пыталась придать лицу каменное выражение, но потом не выдержала и расхохоталась. Я продолжил:
– Прости, Эммади, но все эти переливания из пустого в порожнее… Когда мы телепортируемся к Турану, нас либо сразу сожгут, либо нет. И вот если нет – тогда мы внимательно оглядимся, осмыслим увиденное и решим, что нам со всем этим делать. Такой план тебе подходит?
Эммади молчал.
– А сейчас все, что мы можем, – это «милобеседовать».
– Тим, когда мы выйдем к Турану, ты пожалеешь о том, что терял время на чушь, когда нужно было продумывать…
– Ты прав!
Я подмигнул Ванде, которая тихо хихикала в кулачок.
– Ты прав, мой железный друг, – нам непозволительно просто терять время. Мы должны терять его с пользой! Если нам осталось жить всего двадцать семь часов – нужно подготовиться. Скоро мы упадем в смерть…
Через несколько секунд нам с Вандой удалось добиться каменного выражения лиц. Друг на друга мы старались не смотреть…
– Эммади, ты знаешь какие-нибудь ритуалы прощания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124