Это же гауптштурмфюрер СС Вальтер Деттман из приемной фюрера в новой имперской канцелярии! Они были сверстниками и почти товарищами. Эсэсовский чин Деттмана соответствовал армейскому капитану. В этом чине Данвиц знал его до войны, сам уже будучи майором. Не изменился чин Деттмана и поныне.
Подойдя к Данвицу почти вплотную, Деттман с преувеличенной лихостью выкинул вперед правую руку, воскликнул «Хайль Гитлер!» и, не ожидая ответа, затараторил по-свойски:
— А ты стал просто неузнаваемым, Арним! Постарел лет на десять. Но по-прежнему стопроцентный ариец, с головы до ног. И к тому же оберст-лейтенант. В мирное время наши канцелярские писюхи посходили бы с ума от твоих чар…
— Здравствуй, Вальтер! — прервал его Данвиц. — Рад, что встретились. И вдобавок ты меня выручил: я не знал, куда обращаться. Прибыл по вызову, а тут…
Деттман неожиданно выпрямился, прижал ладони к бедрам, щелкнул каблуками и отрапортовал:
— Господин оберст-лейтенант! Гауптштурмфюрер Деттман прибыл, чтобы сопровождать вас! — Потом улыбнулся и, понижая голос, попросил: — Пожалуйста, никому не рассказывай, что я чуть не проморгал тебя. Иначе мне обеспечено взыскание. А теперь… Бруно, — крикнул он водителю машины, тоже эсэсовцу, — забирай чемодан господина оберст-лейтенанта! Быстро!..
Как добрые друзья, они вдвоем расположились на заднем сиденье. Шофер развернул автомашину в обратную сторону. Помчались к лесу.
— Куда мы едем, Вальтер? — нетерпеливо спросил Данвиц.
— В «Вольфшанце», разумеется! Ведь ты же сам сказал, что получил вызов.
— Да, но я до сих пор не знаю, кто именно меня вызывает! Телеграмма была подписана Шмундтом… Как ты назвал место, куда мы едем? «Вольфшанце»? Это деревня или город?
— Данвиц! Ты совсем отстал от жизни. «Вольфшанце» не город и не деревня. Так фюреру было угодно назвать свою ставку.
— Значит, мы едем к фюреру? — обрадовался Данвиц.
— Мне приказано встретить тебя и доставить в «Вольфшанце», — сдержанно ответил Деттман. — Об остальном узнаешь на месте.
— Вальтер, не томи! — умоляюще произнес Данвиц. — Кстати, в каком качестве ты состоишь сейчас?
— В «Вольфшанце» у фюрера нет специальной приемной, подобной той, которая тебе хорошо известна. Мы живем здесь как на биваке. Нечто среднее между монастырем и казармами.
— Ты не сказал о себе. Что делаешь здесь ты?
— Я? — переспросил Деттман. — Ну, как бы тебе это объяснить?.. Словом, я один из тех, кто представляет в ставке ведомство рейхсфюрера СС.
— Гиммлера?
— В Германии один рейхсфюрер СС.
— Подожди, я не совсем понимаю… Почему же в таком случае именно тебе поручили встретить меня?
— Потому, очевидно, что для доставки своего письма фюреру ты избрал каналы именно моего ведомства.
— Понимаю, — кивнул Данвиц. — Значит, мое письмо побывало на Принцальбрехтштрассе. Но достигло ли оно в конце концов фюрера? Короче говоря, Вальтер, не можешь ли ты сообщить мне какие-нибудь подробности, связанные с этим письмом?
— Кое-что могу. Тебя хочет видеть рейхсфюрер СС.
Это было для Данвица новой загадкой. Его хочет видеть Гиммлер. Но зачем? Почему?
…Гиммлера Данвиц знал, будучи еще мальчишкой. Он был другом отца и частым гостем в их доме. Тогда этого человека не называли рейхсфюрером СС. Он назывался проще — одним из соратников Гитлера, который уже стал признанным вождем национал-социалистской партии. Только вождем партии, властителем дум некоторой части немцев, но не всемогущим властителем Германии. Президентское кресло занимал тогда Гинденбург, а премьер-министром был не то Брюнинг, не то уже фон Папен.
К Гинденбургу в семье Данвица относились с холодным уважением, к премьер-министрам — с нескрываемым презрением. Гитлер же почитался здесь за божество. Отец Арнима, почтовый служащий, вступил в нацистскую партию задолго до баварского путча, и жизнь его делилась на две части. Первая, связанная со службой, была бледна и неинтересна. Жизнь подлинная начиналась лишь после отправления нудных служебных обязанностей. Если отец не шел на свои партийные собрания куда-нибудь в пивную, то его партийные товарищи к вечеру заполняли дом Данвицев. Они поносили здесь правительство, обрушивали проклятия на головы коммунистов, социал-демократов и евреев, кричали «Хайль Гитлер!», устремляя руки к портрету фюрера, красовавшемуся на пустой стене в центре столовой; никакой другой портрет или картина не считались достойными соседствовать с изображением вождя.
При появлении Гиммлера отец порой уединялся с ним в своем крошечном кабинете, не всегда заботясь при этом, чтобы поплотнее была прикрыта дверь в смежную комнату, где маленький Арним готовил уроки. Прилежный школьник невольно отвлекался от своих занятий, прислушивался к разговору в кабинете отца. Чаще всего это был разговор о демонстрациях штурмовиков, об удавшемся или неудавшемся срыве рабочей забастовки, подготовленной коммунистами, о предстоящих выборах канцлера. Случалось, что собеседники касались предметов совсем туманных, совсем таинственных и потому особенно волновавших воображение Арнима. В этих случаях говорил преимущественно Гиммлер. Негромким, высоким голосом рассуждал он о сверхлюдях и пигмеях, о борьбе льда с огнем, о необходимости массового истребления низших рас, о каких-то гигантах, живущих где-то в отрогах Гималайских гор, об «озарениях», которые нисходят на фюрера, о великом философе Гансе Хербигере, который сметет все лженауки, возникшие на прогнившем фундаменте эллинизма, христианства и иудаизма.
Почти ничего из услышанного Арним не понимал. Но именно эта непонятность, таинственность, так контрастирующая со скучной, размеренной реальной жизнью, и очаровывала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41