За пару минут он был окружен целой кучей разнообразно-унылого барахла: попугайские веши Тифтуса, мятная зубная паста, мазь от геморроя, цинковая мазь, патроны для Тифтусова пистолета, масло для роста волос, три астрологических календаря, и все те же несексапильные, жалко-субтильные, пресные китаянки печально смотрели на Паркера с фотографии. И ни малейшего намека на то, зачем пожаловал в Сагамор потрепанный Тифтус...
Допросить с пристрастием девицу? Ну нет, каким бы остолопом ни был Тифтус, он вряд ли с нею говорил о чем-то серьезном. Он прихватил сюда подружку развлечься между дел, и не более того. Сам Паркер был консервативен в этом вопросе: женщины порой нужны после выполненной работы, но вовсе не во время оной...
Разумеется, можно подождать, когда очнется замечательный попугай Тифтус, и открыто спросить его о начатой игре... Паркер даже замотал головой - так претило ему это ожидание, вилянье из стороны в сторону, зависимость от какого-то жалкого типа... "Уходит время, японская мануфактура, - думал Паркер, - а спрашивать Тифтуса - окончательно засветить свою нуль-информацию..."
Он кинул ключ от номера в пустой теперь чемодан, хозяин которого, говоря на тюремном жаргоне, все еще отдыхал от введенного наркоза... В ванной шумела вода.
Справа от номера Тифтуса располагалась лестница, далее - кабина лифта, но Паркеру отнюдь не улыбалось мелькать в вестибюле... Свернув влево, он сразу за углом обнаружил то, что искал: обшарпанную дверь с надписью "Пожарный выход".
Дверь пошла тяжело, - она разбухла от испарений ванных комнат; последний раз ее открывали не иначе, как под Новый год. Паркер с трудом пролез в образовавшийся проем на площадку за дверью, и оказался на старой широченной провинциальной лестнице, спускающейся вплотную к стене отеля несколькими маршами прямо на уличный асфальт. Ступени лестницы разноголосо скрипели, краска на перилах облупилась и пожухла. Миновав крошечный тамбур, в котором противно пахли мусорные бачки, мельком отметив выходящие сюда двери рабочих подсобок, Паркер вышел на улицу.
В этом сонном Сагаморе солнце уже вошло в свою полуденную силу. Свет был ярок и радостен; из кухни маленького ресторанчика при отеле упоительно пахло шкворчашими на огне свиными отбивными, жареным луком, подрумянивающимся в кипящем масле картофелем... Волна превосходного кофейного аромата дошла до ноздрей Паркера и заставила их вздрогнуть. Здесь, в провинциальной глуши, в ресторанчиках еще кормили с восхитительной сельской добросовестностью. Ах, не прав ли был старый Джо Шир, окончательно кинув здесь якорь, обзаведясь уютным игрушечным домом, пестуя цветники и деревья в саду, вдыхая зимой морозный воздух диких прерий, а летом стряхивая со шляпы шоколадную пыль, приносимую ветром с великих просторов Америки?..
Перед тем, как ступить на открытую всем взорам мостовую, Паркер некоторое время поизучал ее из-за угла. Нет, слежки за ним не было; куда-то испарился капитан Янгер; никто в штатском не болтался с видом бесприютного дурачка у единственной в городке афишной тумбы, - все было чисто, и путь, несомненно, свободен.
Паркер дошел до полуоткрытого здания аптеки на углу: здесь он узнает, как добраться в похоронное бюро, упомянутое в некрологе линбрукской газеты.
Глава 2
В пустом зале одуряюще пахли увядшие белью розы. Полумрак скрадывал размеры помещения. Шафрановый свет исходил от ламп в форме перевернутых чашечек цветов и едва достигал тисненых коричневых обоев ближайшей стены. Темно-шоколадный, пушистый ковер под ногами заглушал шаги; плотные, из ворсистой материи шторы драпировали окна и двери. Шафрановый свет пропадал, терялся в этих густых, поглощающих его красках, которые так любили старинные живописцы. В центре, вокруг пустого наклонного подиума в плетеных ивовых корзинах теряли сознание розы. Белые лепестки осыпали зловещую и невыразимо-печальную поверхность подиума, на котором совсем недавно стоял катафалк; нежная шелковистая плоть цветов на глазах старела, словно бы подсыхала, сворачиваясь в дряблые старческие кулачки...
После яркого, ослепительного солнечного дня там, на улице, Паркер на мгновение помедчил у дверей, давая привыкнуть глазам к полумраку. Зал был безнадежно опустелый. Ни единой живой души не было, да и не могло, казалось, быть час назад у дверей, или рядом с катафалком, ни единый человек не присаживался в эти роскошные бархатные темно-шоколадные кресла.
Паркер для чего-то проверил, плотно ли закрыл за собой уличную дверь, покосился на свои пыльные башмаки, пригладил волосы и; бесшумно ступая по толстому ворсу, направился через комнату.
Откинув плотные шторы, драпирующие дверь, и ступив в соседнее помещение, Паркер перевел дыхание. У него было такое ощущение, словно его переместили во времени. Из бархатной мглы эпохи королевы Виктории он оказался в пластиковом веке ЭВМ. Стены комнаты покрывал слой светло-серого пластика, весьма приблизительно "работающего" под штукатурку, потолок был отделан несерьезными, на взгляд Паркера, белыми звукоизолирующими плитками какой-то прессованной дряни, сплошь усеянной рядами черных, совершенно безуютных отверстий. Пол покрывал черный, мягко пружинящий под ногами линолеум. Внимательно оглядевшись, Паркер сообразил, что он находится в приемной похоронного бюро: две двери, одна против другой, расходились из нее; Паркер выбрал ту, что помассивнее. Закрыв ее за собой, он ступил в небольшую комнату, сработанную все в том же компьютерном стиле, и лишь старинный застекленный двустворчатый шкаф с темными кожаными переплетами в глубине его, - несколько оживлял обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50