Что касается самой Америки, то ему было трудно определить свое отношение к ней; она многое предлагала ему из-за его хорошей головы и быстрых ног, но и многое отказывалась предоставлять из-за того, что он был черным. Уже потом, дома, когда его спрашивали, что это значит — быть черным в Америке, он отвечал обычно: “К этому привыкаешь”. Что означало: “Может быть, я не прав, но Америка стоит того, чтобы к этому привыкнуть”.
Поскольку у него был опыт американской жизни, ему предложили пост при представительстве своей страны в ООН, и двойственность его отношения к Америке как раз и привела к тому, что он принял это назначение. Будет ли в Нью-Йорке по-другому, чем на Среднем Западе? Насколько отношение к члену представительства при ООН будет отличаться от отношения к черному студенту? Как выяснилось, не намного.
Пожалуй, именно это и заставило его впервые почувствовать себя патриотом своей страны. Он надеялся, что Дхаба, руководимая идеалистически настроенными людьми, сможет в будущем предложить все, что предлагает Америка, не отбирая левой рукой то, что дает правая. Он хотел этого, мечтал об этом.
Как ужасно сидеть в этой темноте с автоматом в руках и знать, что тебе предстоит совершить кражу и убийства.
Сможет ли он убить? Он ненавидел братьев Каземпа: за то, что, они сделали с его страной. Он боялся их, понимая, как они жестоки. А что может выйти из симбиоза ненависти и страха, он не знал. Он никогда никого не убивал, он даже почти никогда не дрался. В глубине души Манадо испытывал восхищение перед такими людьми, как Паркер, ведь они, если нужно, могут убить не дрогнув, и Манадо не верил, что сможет когда-нибудь стать таким же.
Он услышал какой-то шорох и понял, что это Формутеска опять посмотрел на зеленые, светящиеся в темноте стрелки часов. Послышался его шепот:
— Два часа.
Время. Манадо кивнул, хотя понимал, что Формутеска его не видит, и ползком двинулся к задней двери машины, таща за собой автомат. Он посмотрел в окно, увидел, что улица пуста, толчком открыл дверь и выбрался наружу, оставив автомат на полу кузова машины.
Следом вылез и Формутеска.
— Разгружайся, — сказал он, направившись к сидящему в кабине Гонору.
Манадо вытащил стремянку и прислонил ее к машине. Затем достал свой автомат, автомат Формутески и, завернув их в старое розовое покрывало, положил на край тротуара. Наконец присоединил к ним вынутую из машины длинную деревянную коробку с набором инструментов. Когда он закрывал двери, к нему подошел Формутеска.
— Все готово, — сказал он.
Манадо посмотрел на окна верхнего этажа музея. Они были темными; света в них не было уже больше часа.
Формутеска понес стремянку, Манадо — набор инструментов и оружие. Они направились к зданию, расположенному рядом с музеем. У Формутески был ключ от внутренней двери. Вокруг — никого.
Они решили не пользоваться лифтом, ведь комендант может услышать звук мотора. Слишком уж добросовестно относится он к своим обязанностям — так говорили о нем Паркер и Формутеска, — и поэтому он может поинтересоваться, кому это в доме не спится в два часа ночи.
Поэтому они сами потащили лестницу на пятый этаж; шедший первым Формутеска сразу же направился к мужскому туалету. Он включил там свет; Манадо с сомнением в голосе спросил:
— Может быть, не надо? Вдруг кто-нибудь увидит?
— Но мы не можем работать в темноте, — ответил Формутеска.
— У нас есть фонарики. Формутеска покачал головой:
— Паркер говорил, что никто обычно не обращает внимания на свет в окне. Но если увидят фонарик, то сразу же решат, что это грабитель.
— Наверное, ты прав, — сказал Манадо, однако яркий свет продолжал смущать его. Будто он выставлен напоказ и взгляды сотен людей устремлены именно на него. Неожиданно для себя самого он немного сгорбился.
Поскольку Формутеска уже был здесь раньше, Манадо смиренно следовал его указаниям. Показав ему, как надо положить стремянку, Формутеска затем произнес:
— А теперь иди. Не спеши, гляди только вперед. Я буду держать лестницу.
— Хорошо.
— Возьмешь оружие?
— Да.
— Встань на подоконник, я подам его. Манадо не очень-то боялся высоты, однако при одной мысли о том, что придется лезть по стремянке на уровне пятого этажа, становилось страшно. Когда он забрался на подоконник, Формутеска подал ему сверток, в котором лежало оружие, и ой "осторожно положил его поперек лестницы. Двигая сверток перёд собой, он медленно пополз вперед.
Пожалуй, Манадо был даже рад, что все это происходит ночью. Внизу было темно, ему были видны лишь стремянка и край крыши соседнего дома, на который падал свет из окна Туалета. Он беспокоился о том, как бы не уронить сверток, и это немного помогало позабыть о страхе.
Достигнув конца стремянки, он бесшумно положил сверток на крышу, забрался на нее и повернулся лицом к Формутеске, дав ему понять, что все в порядке.
— Покрепче держи лестницу, сейчас полезу я, — негромко сообщил Формутеска.
— Хорошо.
— Одну минуту.
Манадо увидел, что Формутеска подошел к двери и выключил свет. Поскольку они должны были вернуться другим путем, Формутеске придется сейчас лезть в полной тьме.
Некоторое время ничего не происходило; Манадо понял, что Формутеска ждет, пока его глаза привыкнут к темноте. Наклонившись и крепко держа стремянку, он тоже ждал. Сейчас, без света и без пропасти под собой, ему было намного лучше. Темнота делала его невидимым. В цитадели врага пробита брешь, доказательство этому — то, что он здесь, на крыше. Все будет хорошо.
Раздался чуть слышный стук, лестница немного завибрировала. Вглядевшись во тьму, он увидел, что Формутеска положил на стремянку тяжелую коробку с инструментами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39