Улицы были еще пусты, жизнь еще только начиналась.
Евдокимов демонстративно не отставал от Эджвуда.
Было очевидно — да Евдокимов этого и не скрывал, — что за Эджвудом не следят, а просто-напросто его преследуют.
Эджвуд выехал на Садовое кольцо, здесь уже можно было двигаться быстрее.
У Эджвуда был “бьюик”, Евдокимов со своими товарищами ехал в “Победе”.
Евдокимов боялся, что в конечном счете скромная “Победа” не выдержит соревнования с сильным “бьюиком”.
Эджвуд свернул на улицу Горького и погнал машину к вокзалу.
Выехал на Ленинградское шоссе, начал набирать скорость.
— Держись, ребятки! — сказал своим помощникам Евдокимов. — Сейчас только начнется…
Что начнется, он не сказал, — это было понятно без слов.
Они не заметили, как выехали за пределы городской черты.
Тут началась настоящая гонка!
Эджвуд выжимал из своего “бьюика” все, но скромная и маленькая по сравнению с великолепным “бьюиком” “Победа” бежала с завидной неутомимостью.
На одном из перекрестков Эджвуд неожиданно свернул, и “Победа” проскочила мимо поворота.
Это дало Эджвуду выигрыш времени в несколько минут, а это было очень много.
Когда “Победа” опять пошла следом за “бьюиком”, тот уже отъехал очень далеко.
Но возле одного из переездов через линию железной дороги опущенный шлагбаум опять уменьшил разрыв в расстоянии.
Долю длилась эта утомительная гонка…
“Бьюик” то вырывался вперед, то его задерживали какие-нибудь случайные препятствия; Эджвуд петлял, хитрил, норовил обмануть своих преследователей; на одном из перекрестков резко затормозил, развернулся, поехал навстречу “Победе”.
Пока “Победа” разворачивалась, он опять выиграл несколько минут.
Эджвуду во что бы то ни стало нужно было уйти от преследователей. Он вел машину все скорей и скорей, не обращая внимания на случайные препятствия, не обращая внимания на прохожих… Так, в бешеной и утомительной гонке, он добрался до своего излюбленного Серпуховского шоссе. Здесь он опять устремился вперед, выжимая из машины все ее силы.
“Победа” задыхалась, изнемогала, но все шла, шла; передняя машина не могла от нее оторваться. Не могла, а оторваться ей было очень нужно.
Внезапно неподалеку от переезда “бьюик” свернул к железнодорожному полотну.
Издалека гудел приближавшийся поезд.
По-видимому, беглецы спешили опередить поезд и перескочить линию, рассчитывая, что поезд перегородит путь “Победе” и “бьюик” выиграет таким образом еще несколько минут, которые в конце концов могли решить успех этой головокружительной гонки.
Поезд находился в километре—полутора от переезда, не больше. Стрелочница опускала шлагбаум.
“Бьюик” задержался на мгновение у шлагбаума, Жадов выпрыгнул из машины, подскочил к стрелочнице; из “Победы” было видно, как Жадов отшвырнул стрелочницу в сторону, шлагбаум пополз вверх, и “бьюик” въехал на переезд.
Но он не пересек линию, а свернул вдруг на параллельную колею и, подпрыгивая, помчался по шпалам.
Поезд, чуть замедливший ход у дачной станции, миновав и ее, и будку стрелочника, снова стал набирать скорость.
Впереди мчался поезд, и параллельно с ним, почти бок о бок, мчался автомобиль…
И на глазах у всех находившихся в этот момент на переезде произошел трюк, который очевидцам этого зрелища приходилось раньше видеть лишь в приключенческих кинокартинах.
Поезд и автомобиль двигались параллельно друг другу. На ступеньке автомобиля стоял Жа-дов. Автомобиль прыгал по шпалам.
Мчался поезд… Мчался автомобиль… Бок о бок!
Жадов вытянул руку и опустил. Не получилось!
Автомобиль снова поровнялся с одним из вагонов. Жадов снова протянул руку… Его точно? рвануло! Он мотнулся в воздухе…
Сорвется!
Нет, он уже висел на поручне вагона…
Сорвется! Нет, подтянулся. Вот встал на ступеньке… Еще мгновение — и Жадов исчез в вагоне.
“Бьюик” сразу сбавил темп, поезд прошел мимо него и умчал Жадова. Немедленно из “Победы” выскочил один из сотрудников и побежал к будке стрелочника, чтобы срочно сообщить о побеге Жадова на ближайшую станцию.
Находиться на линии было рискованно, каждую минуту мог пройти встречный поезд.
“Бьюик” развернулся, стал поперек линии, попытался съехать, скатился с насыпи, перевалился через канаву, уперся радиатором в землю, и, тоже как в кино, перевернулся и замер, задрав кверху колеса.
Евдокимов и его помощники подбежали к месту аварии.
— Дела! — сказал кто-то из них и полез вниз, к перевернутой машине.
— Смотри, поосторожнее! — крикнул другой. — Не забудь, эта машина пользуется дипломатической неприкосновенностью!
— Ну, ноги дипломаты ломают так же, как и все смертные, — отозвался первый и попытался заглянуть в машину.
В это мгновение передняя дверца машины дернулась, дернулась еще сильнее и отворилась, и из нее показался довольно-таки помятый Эджвуд.
С очевидным трудом он выбрался из машины, на четвереньках взобрался на насыпь, отряхнулся и, ни на кого не глядя и ничего не говоря, кое-как заковылял к станции.
Евдокимов вспомнил, что ему говорил Эджвуд, не выдержал и громко сказал:
— Да, надо понимать, с кем имеешь дело! Эджвуд не оглянулся.
Когда он отошел сравнительно далеко, Евдокимов спустился и заглянул в машину.
Заднее сиденье отвалилось, и на потолке, превращенном волею случая в пол, валялись части рассыпавшейся от толчка коротковолновой радиостанции; Эджвуд наврал, что ее уничтожили; он явно рассчитывал, что его дипломатический иммунитет помешает произвести осмотр его машины.
Всего этого было достаточно, для того чтобы предъявить мистеру Эджвуду серьезный счет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41