Она заторопилась домой.
Алексей находился в благодушном настроении. Сидел на порожке дома и кое-как наигрывал на баяне. Был как будто слегка навеселе. В последнее время Анна не всегда могла разобрать — под хмельком Алексей или ей это только кажется.
Она притронулась к баяну.
— Погоди. Что там у вас?
— Порядок.
— Но у тебя недочет?
— Разбалансируем.
Анна посмотрела на него сухими злыми глазами.
— Неужели тебе что-нибудь давали?
Алексей положил баян на ступеньку, в глазах его тоже мелькнуло злое выражение.
— Ты соображай, Аня, что говоришь! Себя не пожалел бы, так тебя пожалею. Что я — не понимаю, что ли…
— Значит, ты — ни в чем?
— Ну, выпивал иногда с людьми…
Бесполезно с ним говорить. Тем более сейчас. Анна пошла прочь, не заходя в дом. Алексей приподнялся.
— Ты куда?
— Христа славить!
Что с ним говорить…
Она и вправду пошла по людям, собирать, что дадут.
У Ксенофонтовых Евдокия Тихоновна бросилась ставить самовар. Она всегда была душевно расположена к Анне, а теперь, когда Анна стала секретарем, ее посещение вдвойне приятно.
— Я по делу, тетя Дуся. Мне нужны деньги.
— Что так?
Евдокия Тихоновна испытующе посмотрела на гостью.
— Нужно выручить. Одного человека. Очень нужно.
— А много?
Анна сказала. Евдокия Тихоновна всплеснула руками.
— Откуда же у нас таким деньгам!
— Сколько можно, — сказала Анна. — У меня есть платья, пальто. Шифоньер можно продать. Приемник…
— Впрочем, погоди… — Евдокия Тихоновна подумала. — Гришка должен скоро прийти…
Гриша тоже обрадовался Анне.
— Какими судьбами, Анна Андреевна?
Мать помешала ему говорить с гостьей, увела в комнату, которую когда-то занимала Анна.
— Гришка на мотоцикл копит, — сказала она, выходя обратно. — Завтра утречком сходит в сберкассу, в обед принесу…
Накопления Ксенофонтовых равнялись двум ее окладам. Анна долго думала — к кому бы еще обратиться. Ни у кого из ее знакомых не было таких денег. Ей пришла в голову отчаянная мысль — сходить к директору леспромхоза Ванюшину. Член бюро райкома, он держался в некотором отдалении от других членов бюро, но в спорах часто поддерживал Анну.
Утром она отправилась к Ванюшину.
— У меня просьба, Кирилл Савельич — без обиняков начала она, зайдя к нему в кабинет. — Мне нужны деньги. Порядочная сумма. Вы у нас местный Рокфеллер. Ну, не лично, конечно. Я не знаю, есть ли у вас лично. Но я рискнула. Очень нужны. Отдам через полгода. Это я предупреждаю…
Широкоплечий Ванюшин еще шире расправил плечи. Исподлобья взглянул на Анну. Он был громоздок, тяжел, круглолиц. Когда сердился — багровел, казалось, вот-вот его хватит удар.
— Сколько? — коротко спросил он.
Анна сказала.
— Погодите… — сказал он и вышел.
Анна провела в одиночестве минут пятнадцать.
Ванюшин зашел обратно, сел за стол, сунул руку в боковой карман, подал деньги.
— Вот, — сказал он.
Анна смутилась.
— Я предупредила. Смогу вернуть только через полгода, — сказала она. — Вы даже ни о чем не спросили…
Ванюшин недовольно на нее поглядел.
— И не спрашиваю. Когда товарищ просит, я помогаю. А не выясняю — надо ли помогать. Надо или не надо — это пусть другие выясняют…
К концу дня Анна появилась на маслозаводе перед Алексеем.
— Вот… — Она положила перед ним деньги. — Иди и внеси в кассу. Ты ничего не должен.
Алексей растерялся.
— Колхозы сдавали, они и рассчитаются, — забормотал он. — Это даже как-то…
— Я ничего не знаю, — сдавленным голосом произнесла Анна. — Я хочу быть уверенной, что ты никому ничего не должен. Ни от кого не хочу зависеть. Ни от чьей доброты.
Он нерешительно запротестовал:
— На это обратят внимание…
— У тебя недостача на сегодняшний день? — сказала Анна. — Вот иди и покрывай.
Он упирался:
— А как я проведу?
— Незаконные операции умел проводить? Сумей провести законную.
Об оконное стекло бился шмель. Жужжал как сумасшедший.
Алексей прикрыл шмеля ладонью.
— Ах, чтоб тебя!
— Отпусти, — сказала Анна. — Шмель не виноват.
Он швырнул шмеля за окно.
Она спросила:
— Вы куда деньги сдаете?
— В банк.
— Вечером покажешь квитанцию, — тихо сказала Анна. — А то так и знай, завтра еще одну ревизию пришлю… — Она поежилась. — Посадил семью на голодный паек. Отец! Тоже мне…
И не договорила.
Вечером Анна долго сидела в райкоме. Советовалась с Добровольским, о ком из механизаторов написать в газете. Так написать, чтобы и не перехвалить и остальных подтолкнуть. К ней заглянул Тарабрин. Веселый, оживленный. Прислушался.
— Правильно, — одобрил он. — Поднимите кое-кого перед уборкой…
— Между прочим, Иван Степанович, — сказала Анна, — Бахрушин внес деньги.
— Какие деньги?
Тарабрин не сразу понял. Он уже не думал о сводке.
— Недочет, который образовался на маслозаводе. Там была какая-то неясность. Не надо ему делать поблажек. Могут подумать, что из-за того, что он мой муж.
Тарабрин прищурился, ждал, что еще она скажет.
— Ни я никому не должна прощать, ни мне никто не должен, — сказала Анна. — Снисходительность, пусть даже из самых добрых побуждений, не одного человека привела к преступлению.
XL
Лес прогрелся, просушен солнцем, даже под елями, распластавшими мохнатые ветви по самой земле, сухо. В опавшую прошлогоднюю хвою рука погружалась, как в нагретый сухой песок. Даже лесные болотца повысыхали, мох в кочкарнике ершился жесткой щетиной. Деревья то совсем уходили в синь, то высветлялись, зеленея нежно и молодо.
Дети вот уже дня три как собирались с матерью по грибы. Анна все обещала, обещала и, наконец, поклялась, что обязательно пойдет в воскресенье. Не так уж много времени удавалось ей проводить с детьми, но на этот раз она их не обманула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90