Тане хочется противоречить… бороться… Наперекор Юре. Наперекор маме. Всем наперекор.Она не подходит под благословение, как делала иногда, подражая Прасковье Семеновне.— Прощайте.— Господь с тобой.Она уходит с теми же сомнениями, с какими пришла в этот дом…Тихо прикрывает дверь. Добрый человек отец Николай, но устал от борьбы. А может, и не боролся никогда. Все приемлет, со всем смиряется. Сама Таня хочет верить с такой силой, чтобы не вступать с собой ни в какие компромиссы.— Пойдешь завтра к обедне?— Нет.— Отца Николая видела?— Нет.— Тебя что, опять твои комсомольцы перебороли?— Нет.— Да что ты, голуба моя, заладила? Все нет да нет!— Неправильно все, Прасковья Семеновна.— Что неправильно?— Говорят одно, а делают другое.— Да кто делает-то?— Да хоть тот же отец Николай. Больше дома отсиживается, а в церкви заправляют ловкачи и хапуги.— Это кого же ты называешь хапугами?— Молодых попов. Я наблюдала. У них одно на уме: побольше получить, поскорей отслужить, скинуть рясу и — в гастроном…— Грех так говорить!— Да ведь правда!— Не нам судить пастырей…— А я не сужу, я только кон-ста-ти-ру-ю. КЕЛЬЯ Таня охотно согласилась поехать с Прасковьей Семеновной на кладбище.Мужа Прасковья Семеновна похоронила давно, но вспоминала о нем постоянно. То-то случилось при Архипе Петровиче, то-то после него, то-то нравилось ему, то-то не нравилось. Архип Петрович оставался для Прасковьи Семеновны высшим, так сказать, судьей в оценке явлений жизни.По дороге заехали в цветочный магазин. Прасковья Семеновна на свою зарплату живет в обрез, но для Архипа Петровича ничего не жаль, купила горшочек цикламенов.На кладбище голо, пустынно. Апрельский ветерок подсушил дорожки, кое-где зеленеет ранняя травка, могилы и клумбочки обложены прошлогодним пожухлым дерном. Посетителей мало.Дошли до кладбищенского захолустья, где ни купцов, ни статских советников, где сплошь невзрачные памятники и кресты, могилы последних десятилетий. Добрались до Архипа Петровича.Деревянный заборчик синего цвета, ажурный чугунный крестик, купленный Прасковьей Семеновной у какого-то проходимца, вернее всего, позаимствованный продавцом с чьей-то заброшенной могилы, фотография в черной металлической рамке, веночек из жестяных листьев…Прасковья Семеновна принялась вкапывать в землю горшочек с цветком. Таня пошла побродить по сырым дорожкам. Грустно вокруг, а на душе еще грустнее. Прочитала надписи на памятниках, вернулась обратно.Прасковья Семеновна замерла на скамеечке, лицо у нее отсутствующее, должно быть, молится, земля сырая, на коленях сейчас не постоишь.Чтобы не потревожить ее, Таня опустилась на скамеечку по соседству, — молится и не молится, но тоже задумалась, не сразу поняла, что ее о чем-то спрашивают.— Кого, девушка, похоронили?Даже вздрогнула от неожиданности. Не заметила, как возле нее очутилась эта женщина. В сизом пальто. В клетчатом шерстяном платочке. Лет сорока. Лицо простое и какое-то очень участливое.— Простите. Спрашиваю: кого похоронили?— Не хоронила я…— Значит, еще хуже. Надежду похоронили. Обманул кто или обидел?— Никто меня…— Очень уж вы туманная…Подошла Прасковья Семеновна:— С кем это ты, Танюша?Незнакомка встрепенулась:— Это мама ваша?— Нет, соседка, в одной квартире живем.— Говорю, больно грустная ваша Таня. Думала, похоронила кого. Чего ж она сюда?— Я на мужнину могилку, а Таня за компанию.— И я к мужу. Рядом с вашим лежит.Завязался общий разговор — об уходе за могилками, о мужьях — какие это были хорошие люди, как внимательны были к женам.С кладбища поехали втроем. Незнакомка проводила новых знакомых до самого их дома.— Очень мне Танюша понравилась, — сказала она на прощанье. — Только чего-то сильно печальна. Не иначе как на душе обида.— Может, зайдете? — забеспокоилась Прасковья Семеновна. — Чайку сообразим…Незнакомка отказалась:— Спасибо, тороплюсь, поздно.И еще раз погладила Таню по руке:— Ты, доченька, не ищи у людей правды, ищи у Него. Он никогда и никого не оставит ни в беде, ни в горе.Бывают же такие случайности! Таня возвращалась из школы и у самого своего дома столкнулась с незнакомкой, с которой вчера разговорилась на кладбище.— Танечка!— А вы разве здесь…— Да не здесь, а была по делам. Как настроение?— Ничего.— Ничего — пустое место. Очень уж ты мне понравилась! Проводи меня.Тане неудобно отказаться, женщина приветливая, да еще так ее хвалит.Пошли по тротуару, опять говорила больше незнакомка, в душу к Тане не лезла, ничего не выпытывала, только вела себя так, точно все ей известно, уговаривала не расстраиваться, ласково утешала и лишь подчеркивала, что у людей помощи не найдешь, не оставит один бог.А когда слова ее как-то обволокли Таню, она вдруг предложила поехать к ней, посидеть у нее дома.— Отвезу-ка я тебя к себе, Танечка. Очень уж ты пришлась мне по душе. Узнаешь дорогу, будешь заходить, как взгрустнется…Не спрашивая согласия, повлекла Таню за руку, и не успела Таня подумать, ехать или не ехать, как очутилась в троллейбусе, а сойдя с троллейбуса, пошла уже с незнакомкой, как со старой знакомой.А та назвала остановку, улицу, переулок, в который они свернули, и сказала, чтобы Таня запомнила и номер квартиры, и дом.— Только других ко мне не приваживай, — предупредила новая знакомая. — Я всяких шалтай-болтай не люблю, я сразу разобралась, что в тебе божья душа.А когда ввела Таню к себе в комнату, то и назвалась:— Зовут меня Зинаида Васильевна, так ты меня и зови.В комнате чисто, уютно, тихо, Большая кровать с горою взбитых подушек, комод, иконка в раме за стеклом, на подоконнике комнатные цветы — столетник, фуксия, лилия, на полу фикус под самый потолок, в углу на стене вешалка с одеждой, отрывной календарь, грамота…— За ударный труд, — без тени хвастовства пояснила хозяйка, заметив взгляд Тани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52