Слушает ежик, кивает, раскаивается, а друзья позовут – он, по простоте душевной, за ними, чтобы не обидеть. Так эта трагедия и тянется, и конца не видать, и выхода не видно.
Парсалов нахмурился, замолк и начал заново набивать потухшую трубку.
– Что же дальше-то было? – не выдержал Педро.
– Дальше… – Хануфрий Оберонович выпустил огромный клуб дыма. – Вернулся я на корабль и всю ночь глаз не сомкнул, все думал, как пням помочь. Ничто мне в голову так и не пришло. Решил было с отчаяния поутру все росянки в корнем повыдрать, да вовремя одумался – кто же тогда стволы есть будет? Экология – штука сложная… Одно мне осталось – еще раз с ежиками поговорить, может, одумаются.
Попросил я утром всех ежиком, что в роще жили, на полянку собрать. Ну и картина была, скажу я вам! Кругом иголки да иголки. Все пришли, даже старичков и ежат маленьких из норок принесли. Расселись вокруг меня, уши насторожили и слушают.
Долго я с ними говорил, телепатически, конечно. И уговаривал, и убеждал, и стыдил, и истории правдивые из своей жизни рассказывал, уж очень они ежикам понравились. Слушали они меня – не оторвать было. Чувствую, раскаиваться начали, еще немного – и убедил бы я их. Только не выдержал. На четвертые сутки разморило меня на солнышке, и уснул.
– Ну, а ежики? – спросил Витька.
– Да что ежики? Как я заснул, так они наперегонки к росянкам помчались. За три дня жажда-то их замучила.
– Эх, жаль, – вздохнул Педро. – Выходит, так все пни и пропали?
– Разве я это говорил? – возразил Хануфрий Оберонович. – Зря я, что ли, три дня распинался? Пока ежики меня слушали, росянки сами себя извели.
– Как?! – дружно воскликнули мы.
– Да осень просто. Пойло-то им девать было некуда. Рюмочки переполнились, сок стал на землю проливаться, пришлось самим его пить. Понравилось. Так потихоньку насосались, что и те немногие мысли, которые и раньше собрать не могли, расползлись неизвестно куда. А как поглупели, так и самогонку свою гнать разучились. Так что ежики повздыхали, потоптались немного, да и пошли обратно.
А пни мне в благодарность самый умный желудь в подарок выбрали. Из последнего урожая. Хотел я его на Земле посадить, на не вышло. Положил я его на кухне в кастрюльку, да забыл. А дурак киберповар его за большой орех принял, да в салат покрошил. Я его и уплел за милую душу. Через пару дней сижу за пультом и вдруг чувствую – вместо курса о смысле жизни рассуждаю. Шевельнулась у меня в голове страшная догадка, помчался я на кухню, а кастрюлька пуста. Расспросил я киберповара, он мне во всем и признался. С тех пор меня порой на философию и тянет.
– А почему на философию? – не понял Педро.
Парсалов с сочувствием посмотрел на него, выпустил клуб дыма и пояснил:
– Из желудя того великого философа растили. И скажу я вам, гениальный бы из него пень получился…
И Хануфрий Оберонович, вздохнув, откинулся на спинку кресла и задумчиво прикрыл глаза.

1 2 3