Ромео с ревматизмом! Видимо, верно, что патрон достиг того возраста, когда внимание со стороны молоденькой девушки, ее восхищение делают из мужчины круглого идиота. Отвратительное зрелище».
Но несмотря на то что Дикон позволил себе внутреннее раздражение, он почувствовал бы негодование и протест, если бы такие же обвинения против Гонта исходили от кого-нибудь из посторонних, поскольку его
личные неприятности меньше всего влияли на чувство привязанности к актеру. Он отдавал себе отчет в том, если не обращать внимания на Барбару, как сильно уважает патрона, и поэтому насколько невыносима сцена превращения того в глупца.
Прибыв домой, вся компания застала мистера Септимуса Фоллса и мистера Квестинга сидящими в шезлонгах на веранде. Со стороны это казалось настоящей идиллией. Дикон жестом упросил Саймона не показывать признаков враждебности при встречах с бизнесменом, но все-таки ощутил явное облегчение, когда юноша проворчал в адрес Гонта благодарность и направился к своему домику. Барбара с сияющим лицом прошла мимо Квестинга в дом. Перед тем как покинуть автомобиль, актер наклонился вперед и сказал:
— Я не проводил так замечательно время уже несколько лет. Она прелесть и обязательно узнает, кто подарил ей платье.
Дикон завел машину в гараж. Вернувшись оттуда, он увидел, как Квестинг представляет Септимуса Фоллса Гонту и при этом очень напоминает рефери на боксерском ринге.
— А я все утро говорю этому джентльмену, мистер Гонт, что вы должны познакомиться. «Здесь присутствует наш знаменитый гость, — объясняю я, — который скучал без настоящего культурного общения, пока не приехали вы». Мистер Фоллс, кажется, большой знаток драматургии.
— В самом деле? — спросил Гонт, соображая, как бы показать Квестингу свою неприязнь, не оскорбив при этом нового постояльца отеля.
Фоллс сделал протестующий и слегка наигранный жест.
— Мистер Квестинг слишком преувеличивает, — произнес он. — Уверяю вас, сэр, я обыкновенный дилетант. Каллиопа владеет мной сильнее, нежели Талия.
— О, да?
— Так вот вы каковы! — в восхищении воскликнул мистер Квестинг. — А я даже ума не приложу, о чем вы говорите. Мистер Фоллс рассказывал мне, что является вашим поклонником, мистер Гонт.
Жертвы бизнесмена принужденно засмеялись, и Фоллс, с трудом пытаясь сохранить приветливый вид, сказал:
— Да, в конце концов, это правда. Наверное, я не пропустил ни одного вашего спектакля в Лондоне за последние десять или даже больше лет.
— Очень приятно, — сердечно улыбнувшись, поблагодарил актер. — С моим секретарем вы, видимо, уже встречались? Ради Бога, давайте присядем.
Мужчины опустились в шезлонги. Фоллс слегка придвинулся к Гонту и сказал:
— Я часто думал, что с удовольствием выслушал бы ваше мнение, подтверждающее или опровергающее одну мою небольшую теорию. Она касается явной лжи Горацио при упоминанияя Розенкранца и
Гильденстерна. Мне кажется, при вашем изумительном чтении «Гамлета» суть дела...
— Да, да. Я понимаю, о чем вы. «Он совсем не требовал их смерти». Чистейшее оправдание. Что еще?
— Меня всегда интересовала линия, направленная к Клавдию. Ваш Горацио...
— Нет, нет. Гамлету, только Гамлету.
— Конечно, подозрение абсурдно, но я хочу спросить, видели ли вы когда-нибудь трактовку Густава Грюндена...
— Грюндена? Но это же придворный актер Гитлера, не так ли?
— Да, да. — Мистер Фоллс сделал едва заметное движение, издал негромкий стон и прижал руку к пояснице. — Ужасная боль, — пожаловался он. — Да, так о том парне. На редкость нелепый артист. Такого Гамлета вы никогда не видели. По ходу пьесы он становится все более сумасшедшим, а публике кажется, будто такая манера игры изумительна. Я был свидетелем. До войны, конечно.
— Конечно! — с громким смехом повторил Квестинг.
— Но мы говорили о трагедии Шекспира. Я всегда считал... — И мистер Фоллс пустился в исключительно профессиональные рассуждения по поводу менее значительных загадок произведения.
Шестилетнее знакомство с творчеством Шекспира не убило в Диконе любви к «Гамлету», и он слушал с большим интересом. Фоллс оказался красноречивым человеком. Он имел хорошие манеры, а энергичные движения его рук, которые причиняли страдания, отражавшиеся на лице, выглядели уравновешенными и поразительно красивыми. Фоллс вынул изо рта трубку и вместо того, чтобы зажечь ее, стал отмечать свои главные аргументы, постукивая ею о ножку шезлонга.
— Сделать три акта, в то время как в пьесе пять! — возбужденно воскликнул он, и остатки недокуренного табака разлетелись по замечательно чистой веранде миссис Клейр, когда тема беседы очередной раз была проиллюстрирована сердитыми ударами о ножку шезлонга. — Ради Бога, почему не оставить пьесу такой, как она написана?
— Но мы играем ее полностью. Иногда.
— Мой дорогой сэр, я знаю, что вы играете, и бесконечно рад этому, как, должно быть, все почитатели Шекспира. Простите меня. Я загоняю своего любимого конька до смерти, а перед вами особенно. Огромная самонадеянность!
— Нисколько, — любезно ответил Гонт. — Я уже достаточно долго нахожусь на местной диете, чтобы развить необычайный аппетит. Но, должен сказать, я расстроен вашей точкой зрения насчет актов пьесы. С тех пор как мы были вынуждены сократить...
Барбара выглянула из-за дверей столовой, увидела Квестинга по-прежнему восседающим на веранде и заколебалась. Не прерывая своей речи, актер поднял руку и жестом пригласил девушку присоединиться к общей компании. Она присела на ступеньку рядом с Диконом.
— Вот так вам будет гораздо лучше, дитя мое, — заметил Гонт вскользь, и Барбара сразу вспыхнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100