Я их спрошу. Но чтобы больше никаких глупостей. И прежде всего, – проверяя свои подозрения, наугад добавила Агата, – чтобы ты больше не смела заходить в мою комнату и мазать краской перила на лестнице.Панталоша глядела на нее пустыми глазами.– Не понимаю, о чем вы говорите, – твердо сказала она. – Когда мне можно будет рисовать? Я хочу. Сейчас.– Хорошо, но сначала давай кое-что выясним. Что ты делала вчера перед ужином?– Не знаю. Хотя нет, знаю. Приезжал доктор Уитерс. Он нас всех на весах вешал. Он хочет, чтобы я была лысая, потому что у меня стригущий лишай. Я поэтому в колпаке хожу. Показать, какой у меня лишай?– Нет, не надо.– Он у меня у самой первой был. Я шестнадцать детей заразила.– Ты заходила ко мне в комнату и трогала краски?– Нет.– Честное слово?– Что – честное слово? Я не знаю, в какой вы комнате. Когда мне можно будет рисовать?– Ты клянешься, что не мазала краской?..– До чего же вы тупая! – разозлилась Панталоша. – Не видите, что ли, когда человек правду говорит?К своему величайшему удивлению, Агата почувствовала, что девочка не врет.Она все еще размышляла над этим коротким разговором, когда дверь в конце партера открылась и в нее просунулся Седрик.– Я тихенько-тихенько, как маленькая серенькая мышка. Только сказать, что обед уже на столе… Патриция! – завопил он, увидев свою юную родственницу. – Дрянной ребенок! А ну, шагом марш в западное крыло! Как ты посмела сюда явиться, чудовище?Панталоша свирепо ухмыльнулась.– Привет, нюни-слюни, – сказала она.– Ну подожди! Попадешься на глаза Старцу, тогда узнаешь! Ох, он тебе покажет!– Почему?– Почему?! А то ты не догадываешься. У самой все руки в гриме, а она еще спрашивает почему.И Панталоша, и Агата изумленно вытаращили глаза. Панталоша посмотрела себе на руки.– Это ее краска, – она кивнула на Агату. – И это не грим.– Неужели ты станешь утверждать, – продолжал Седрик, строго грозя пальцем, – неужели ты станешь утверждать, исчадье ада, что это не ты забралась к Старцу в спальню, когда он позировал миссис Аллен, и что это не ты написала гримом вульгарное оскорбление на его зеркале? Более того, не собираешься ли ты утверждать, что красные усы Карабасу намалевал кто-то другой?С ошарашенным видом – Агата была готова поклясться, что это не притворство, – Панталоша повторила свое недавнее заявление:– Не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего не сделала.– Расскажи это своему дедушке, – с наслаждением посоветовал Седрик, – посмотрим, как он тебе поверит.– Нуф-Нуф меня любит! – распаляясь, закричала Панталоша. – Он меня любит больше всех. А тебя терпеть не может. Он про тебя сказал, что ты… это… как его… жеманный вертопрах! Вот!– Подождите, – поспешно сказала Агата. – Давайте разберемся. Вы говорите, Панталоша якобы что-то написала гримом на зеркале сэра Генри. А что именно?Седрик кашлянул.– Милейшая миссис Аллен, мы не допустим, чтобы вы расстраивались из-за…– Я не расстроилась. Что было написано на зеркале?– Мама, конечно бы, это стерла. Она убирала в его комнате и увидела. Начала в ужасе искать тряпку, но в это время Старец вошел и узрел. Он так бушует, что еще немного, и Анкретон, даст бог, рухнет.– Но что там было написано? Я вас спрашиваю.– «Дедушка – чертов старый дурак», – сказал Седрик, и Панталоша хихикнула. – Вот, пожалуйста! Видели? Совершенно ясно, что это написала она. И ясно, что она же раскрасила кота.– Это не я! Не я! – В девочке вдруг произошла перемена – дети часто повергают нас в недоумение такими мгновенными переходами из крайности в крайность, – она скривила лицо, нерешительно лягнула Седрика в ногу и разразилась бурными слезами.– Ах ты, дрянь! – Седрик отпрыгнул в сторону. Панталоша повалилась в проход, старательно заверещала и начала колотить по полу кулаками.– Вы все меня ненавидите, – всхлипывая, кричала она. – Звери вы и гады! Лучше бы я умерла!– О-ля-ля! Как противно. Сейчас у нее будет припадок или что-нибудь в том же духе.В эту минуту в театр вошел Поль Кентиш. Быстро прохромав по проходу, он схватил сестру за шиворот, как котенка, рывком поднял высоко вверх и хотел поставить на пол. Но Панталоша поджала ноги и, болтаясь, повисла в воздухе – Агата даже испугалась, что она задохнется.– Панталоша, сейчас же прекрати! – приказал Поль. – Ты и так уже столько всего натворила.– Одну минутку, – вмешалась Агата. – Мне кажется, она не виновата. По крайней мере в том, в чем вы ее подозреваете. Здесь какая-то путаница. Я уверена.Поль разжал руку. Панталоша села на пол и заплакала навзрыд – ну просто самый разнесчастный ребенок на свете!– Не волнуйся, – утешила ее Агата. – Я им объясню. Я знаю, что это не ты сделала. Я дам тебе краски, и, если ты не передумала, будешь рисовать.– Ей не разрешается выходить из западного крыла, – сказал Поль. – Каролина Эйбл сейчас за ней придет.– Спасибо тебе, господи, и за малые дары, – вставил Седрик.Мисс Эйбл прибыла почти тотчас, окинула свою подопечную профессионально-бодрым взглядом и объявила, что время обедать. Панталоша как-то по-особенному посмотрела на Агату и поднялась на ноги.– Подождите… – Агата замялась.– Да? – жизнерадостно откликнулась мисс Эйбл.– По поводу этой истории с зеркалом… Мне кажется, Панталоша вряд ли…– В следующий раз, когда на нас нападет такое же настроение, мы придумаем гораздо более умное занятие, верно, Патриция?– Понимаете, я думаю, что она этого не делала.– У нас уже очень хорошо получается откровенно рассказывать, что мы вытворяем, когда нам хочется напроказить, – да, Патриция? Всегда лучше сразу уяснить себе причины и больше не вспоминать.– Да, но…– Обед! – с непререкаемым оптимизмом воскликнула мисс Эйбл и без больших хлопот вывела Панталошу из театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100