И Онкус их тоже покинул.
«Соболь» поймал ветер и стал забирать влево, направляясь к дальнему берегу. Вдалеке пушка крейсера вела непрерывный огонь. Когда иглы раскаленного света задевали поверхность, в небо взметались огромные облака пара. Если снятая с «Соболя» пушка и выстрелила еще раз, то этот звук потерялся в грохоте бомбардировки.
Йама стоял у кормовых поручней и смотрел, как возникают красные и зеленые вспышки света внутри все расползающегося дымного облака. Обстрел длился целую вахту, и Йама осознал, что цель погони – не его пленение, а уничтожение. Он смотрел до тех пор, пока пушка на крейсере наконец не замолчала, и тогда ночь налилась темнотой и покоем.

20. ЭДИЛ

Противоположный берег оказался зеленой равниной, на которой стеной стояли высокие травы и вольно носились неутомимые ветры. Во время праздника в начале зимы Йама и его сводный брат Тельмон часто добирались пешком до самого края мира за один день. Когда Йама был совсем маленьким, он утомлял себя до бесчувствия, пытаясь идти в ногу с легким широким шагом Тельмона, и домой его спящим приносил на руках сводный брат. Во время этих экспедиций у Тельмона на руке висела связка болласов, совсем как у дикого аборигена из горного племени. Несколько раз Йама видел, как Тельмон сбивал ими дрофу из тех, что в изобилии населяли травянистые равнины. Перебив ей болласом ноги, Тельмон бросался на птицу всем телом и перерезал ей глотку. Пращу он тоже носил с собой и учил Йаму с сокрушительной силой швырять камни в сусликов и сурков. Когда Тельмон уходил на войну, он отдал и болласы, и пращу Йаме. Вспоминая об этом на борту приближающегося к берегу «Соболя», Йама подумал, что они, вероятно, так и лежат в его комнате в замке.
Великая Река отступала, и по кайме дальнего берега тоже появились изумрудно-зеленые трясины и тонкие отмели. Седые облака то и дело проливались яростным коротким дождем, а «Соболь» пробирался вдоль полосы низкорослой ризофоры, окаймлявшей новые илистые равнины. Йама направлял судно к тому месту, где нашли приют жители Эолиса.
Они прибыли только этим утром и все еще натягивали палатки вдоль невысокого гребня на месте старой береговой линии над маленькой болотистой бухтой.
Мужчины сооружали вокруг лагеря защитный земляной вал со стороны степи. На бамбуковых щитах развесили амулеты и фетиши. Амнаны верили, что на том берегу обитают призраки, и никогда не решались удаляться от своих временных праздничных стойбищ, разве только чтобы поклониться оракулам на краю света.
Лагерь выглядел очень убого. Множество костров наполняли сырой воздух клубами белого удушливого дыма. Кучи пожитков, накрытые брезентом, постепенно пропитывались водой. Неутомимый теплый и влажный ветер раздувал брезент, хлопая им, как мухобойкой. Не успели поставить палатки, а каждая семья уже вырыла большую яму и вывела из нее скользкие глинистые желобки в бухту. Там разместились женщины. Они непрестанно бранились, даже не пытаясь согнать черных мух, лепившихся к глазам и уголкам ртов. Вокруг них возились малыши, а мужчины меланхолично взирали на эту картину.
Только в стане эдила был полный порядок. На платформе из стволов, спиленных на гребне со стороны берега, установили оранжевый шатер. И резкий ветер уже трепал на невысокой мачте эдилов штандарт. Йама увидел сей знак, как только «Соболь» направил нос к илистому берегу, и сердце его упало. Укрепись в вере, сказал он себе. Рукою он все вертел на запястье амулет Онкуса. Верь… Но как нелегко верить, когда дом твоего детства превратился в пожарище, а всех, кого ты любил, судьба разметала до самого края света. Подошла Тамора и сказала: – Они найдут нас здесь, как только разгадают твой трюк. Нам нельзя долго тут оставаться. – Но все же они немного задержатся. – Им известно, что ты можешь обмануть машины. – Зато они не знают, сколь многому я научился с тех пор, как меня исследовали в Департаменте Туземных Проблем. В машинах установили против меня защиту, но тем не менее я преодолел ее так же легко, как у любого светлячка. – Он почувствовал, что улыбается, и услышал свой голос: – Я буду рад, если они сюда явятся. Я их уничтожу.
Тамора одобрительно бросила:
– Теперь ты говоришь как воин. Самое время. Сопровождаемый тремя оставшимися сыновьями, констебль Эолиса Унтанк вышел навстречу Йаме, когда он отправился к берегу в шлюпке с «Соболя» вместе с Таморой и Пандарасом. Элифас предпочел остаться на борту, заявив, что устал от погони. Йама подозревал, что старик просто рассердился из-за отказа Йамы уничтожить крейсер и пакетбот.
Казалось, констебль не удивился появлению Йамы. Он был все тот же – крупный, уродливый мужчина, в два раза выше Йамы, одетый в свободные, выпачканные грязью штаны и кожаную куртку. Над нижней губой торчала пара клыков. Один из клыков был сломан. Он повредил его, когда дрался со своим отцом за право владеть гаремом. И убил его. Теперь этот клык прятался под серебряной коронкой. Такой же, как на клыках его отца. Посох – символ его должности – торчал у констебля под мышкой. Он ковылял, раскачиваясь на ходу, и Йама вспомнил, как неуклюжи амнаны на суше. Без всяких предисловий Унтанк объявил, что эдил умирает.
– Он там наверху, в палатке. С ним все домашние.
– Здесь все жители города?
– Практически все, кто сумел спастись. Некоторые отправились в Город Мертвых, в основном купцы. Думаю, мы поговорим позже. – Констебль сплюнул длинную струю желтой слюны прямо Йаме под ноги, повернулся и пошел прочь. Его сыновья злобно посмотрели на Йаму и последовали за отцом.
Пандарас заметил:
– Эти люди тебя недолюбливают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128