Публика приличная и работа приятная, хотя и не особо денежная.
Может, он и сам заведет нечто подобное, когда в следующем году выйдет в отставку. Он намекнул на это владельцу бара, пытаясь выяснить, не намерен ли тот продать свое заведение, но бармен не понял или сделал вид, что не понял.
Он собирался в отставку в следующем году, после двадцати двух лет службы.
По закону, в звании капитана 3-го ранга он должен был служить двадцать шесть лет, но ему осточертело переходить с одной штабной должности на другую без малейших шансов на повышение.
Его карьера дала сбой, когда он командовал учебной эскадрильей в Техасе.
Четверо чертовых мальчишек разбились, из них трое насмерть. Трудно даже поверить. Он вкалывал, как проклятый, и сам летал до упаду, и все делал строго по уставу, и тем не менее проклятые сопляки регулярно врезались в землю, словно лемминги, влекомые инстинктом самоубийства. Следственные комиссии никогда не обвиняли его даже намеком. Но с каждой очередной катастрофой он ощущал, как Господь колотит его кувалдой по голове, вгоняя ее еще на два позвонка в туловище. Под конец он уже совсем испугался и даже отказывался выдавать курсантам аттестаты. Это он перепоручил подчиненным.
Адмирал, конечно, сочувствовал ему, но что он мог сделать? Так и сказал.
Он вынужден был дать Джуди самую низкую оценку из всех командиров эскадрилий.
Действительно, четыре аварии! Три жизни и четыре самолета по девять миллионов долларов каждый! Это был самый сокрушительный удар со стороны Бога. Джуди никогда не получит повышения и ничем не будет командовать. Оставалось только решить, когда лучше уйти в отставку.
Он увидел приближение конца, словно в греческой трагедии, когда второй мальчишка ночью сыграл в ящик. За ним третий. Тот на замечательной машине вышел в первый самостоятельный полет, попал в единственное облачко на сто километров кругом, десять секунд не мог разобраться, куда лететь, закрутил штопор на высокой скорости и ударился в панику. Но ведь сам же потом стоял на ковре у командира крыла и брал всю вину на себя! А четвертый, подлец, – Джуди еще до того тыкал его носом в дерьмо – в ясный, безоблачный день этот редкостный кретин не смог выровнять нос на выходе с бреющего полета и врезался в пастбище так, что остатки его и самолета размазало на километр. Командир отвечает за все. Так и случилось, словно на Страшном суде.
В следующем году двадцать два года выслуги. Это 55 процентов нынешнего оклада; если удастся провернуть пару маленьких сделок с голодными подрядчиками, он будет в более или менее приличном состоянии. Не богат, но обеспечен.
Он заплатил за коктейль, оставив два четвертака чаевых.
Машина его стояла в каких-то пятнадцати метрах от бара, но пока Джуди шел к ней, припаркованная перед ней машина сдала назад и врезалась прямо в радиатор автомобиля капитана.
– О черт!
Водитель выскочил и подошел осмотреть повреждения.
– У-у, дерьмо! – воскликнул Чад Джуди, увидев, что радиатор помят, фара разбита и бампер полуоторван. – Ты что, вчера только получил права?
– Господи, мистер, извините, ради Бога! У меня нога соскользнула с тормоза. Сам не понимаю, как это произошло.
– У-у, мать вашу. Уже второй раз в этом году мне бьют машину на стоянке. Вы только гляньте на этот бампер. Японцы не иначе как делают их из реставрированных консервных банок. Видите, как эта штука погнулась? А фара?
Виновник происшествия, коренастый мужчина, отвернулся от собственного помятого бампера и разбитой хвостовой фары и посмотрел, что случилось с машиной Джуди.
– Не беспокойтесь. У меня страховка. Починят – будет как новая. Но я действительно виноват.
– Надо полагать. – Чад Джуди покачал головой.
– Давайте обменяемся данными.
– Угу. – Джуди открыл дверцу и достал из ящика для перчаток регистрационное удостоверение и страховой полис, пока второй водитель делал то же в своей машине.
– Может, зайдем обмоем это дело, – предложил коренастый. – Я вам ставлю пиво.
– Почему бы и нет? – Чад направился обратно к бару, из которого только что вышел. – Моя фамилия Джуди. Чад Джуди.
– Жаль, что мы познакомились по такому печальному поводу. Я Харлан Олбрайт.
* * *
За обедом в воскресенье Доджерс держал свое личное мнение при себе, отчасти потому, что был слишком занят едой, чтобы тратить свое драгоценное время на пустые разговоры, отчасти же потому, что никак не смог бы вклиниться в поток речи Каплинджера. Они были вчетвером в пустой столовой – по воскресеньям офицерский клуб был закрыт, а министр Каплинджер отказался ехать обедать куда-то за пределы базы. За столом сидели Доджерс, Каплинджер, сенатор Дюкен и Джейк Графтон. Каплинджер рассуждал о бюджетном дефиците, задолженности стран третьего мира, загрязнении окружающей среды и поставленной на промышленную основу торговле наркотиками с такими знанием дела и убежденностью, что поразил и Джейка и даже сенатора – единственного из присутствующих, кто пытался вставить хоть слово. Вне всякого сомнения, Ройс Каплинджер не только много читал, но и немало размышлял над всеми этими проблемами. Не столь явно, но столь же впечатляюще он сплетал обрывки этих гигантских проблем в единый узел.
После того, как стюард поставил в середине стола большой кофейник и ушел, прикрыв за собой дверь, Каплинджер задумчиво взглянул на Джейка.
– Капитан, по-моему, настало время выслушать вас.
– Я лишь десятая спица в колесе, господин министр. Мне видны только ноги слона.
Каплинджер налил кофе себе в чашку и принялся ложечкой помешивать сливки.
Он посмотрел на Сэмюэля Доджерса так, словно увидел его впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161