А не то отправлю вас в учительскую вместе с собакой.
Мы вышли: я, Манек и Бончкевич. И Пятнашка - пусть его остается Пятнашкой!
И как же он обрадовался, когда его выпустили на свободу. Как все живое тянется к свободе! И человек, и голубь, и собака.
Советуемся втроем, что делать дальше. Бончкевич согласился взять его до завтра, а я тем временем дома разрешение выпрошу.
Но, когда Бончкевич взял у меня Пятнашку, я на него вроде как бы обиделся.
Ведь Пятнашка мой. Ведь это я грел его под пальто. Он меня первого лизнул. Я его нашел и принес в школу и все время о нем думал. А Бончкевич только дал десять грошей, и все.
Ну, разве это справедливо, что одним родители все позволяют, а другим нет? Каждый больше всего своих родителей и свой дом любит. Но ведь обидно, когда знаешь, что другому отец позволяет то, что запрещают тебе.
Почему Бончкевич берет себе Пятнашку, и асе тут, а я должен еще разрешения спрашивать, и, наверное, ничего из этого не выйдет.
Когда знаешь, что у родителей нет денег, их еще больше любишь, потому что становится их жалко. Кто станет сердиться на отца за то, что у него нет работы, или за то, что он мало зарабатывает? Другое дело,
если он тратит деньги на ненужные вещи, а на ребенка скупится, думает только о себе, а ребенку жалеет. Вот отец Манека,- почему он тратит деньги на водку да еще скандалы устраивает?
Мне жаль Манека и жаль отдавать белого Пятнашку. Столько пришлось из-за него вытерпеть, а теперь он достается другому.
- Можешь мне эти десять грошей не отдавать,- говорит Бончкевич.
Я рассердился.
- Обойдусь без твоих одолжений! Я еще, может, завтра тебе отдам.
- Раз ты так злишься, не отдавай!
- Поди сюда, собачонка, попрощаемся,- говорю я.
А Пятнашка вырывается, не понимает, что мы расстаемся. Потом уперся мне лапками в грудь и хвостиком весело виляет, и смотрит прямо в глаза.
У меня даже слезы на глаза навернулись.
А он лизнул меня в губы - прощения просит.
И я прижал его к себе в последний раз.
Наконец Манек потянул меня за карман:
- Ладно уж, иди!
Мы пошли. Я даже не оглянулся.
Манек всю дорогу говорил о голубях, кроликах, сороках, ежах. Мне почти что и слова вставить не дал. И дорога домой прошла незаметно. На часах время как будто всегда движется одинаково, но в человеке словно есть какие-то другие часы, и время на них то летит незаметно, то тя-нется так, что, кажется, и конца этому не будет. Иной раз не успеешь прийти в школу, как уже звонок, и пора домой. А иной раз ждешь-ждешь, пока вся эта канитель кончится, и выходишь из школы, как из тюрьмы, даже радоваться нет сил.
Прощаюсь я с Манеком, и, словно меня кто за язык дернул, спрашиваю:
- Что, твой старик опять вчера нахлестался? Манек покраснел и говорит:
- Ты думаешь, мой отец каждый день пьет?
И отошел, так что я уже ничего больше не успел сказать. Ну, зачем это я? Вот так скажешь что-нибудь, не подумав, а потом уже не поправить.
"Слово - не воробей, вылетит, не поймаешь".
Очень мудрая пословица. Я ее от отца узнал, только тогда она мне не понравилась. Потому что я сказал правду, а все как закричат на меня, будто это невесть какая ложь. Никто, мол, тебя не спрашивал, и нечего было говорить. Но ведь утаить правду - это все равно, что солгать!
Много в жизни всякой фальши. Когда я был взрослым, я к этому привык, и меня уже это не волновало. Фальш, так фальш - ничего не поделаешь, а жить надо. Теперь я думаю иначе; мне снова больно, если человек не говорит человеку того, что думает на самом деле, а притворяется.
Потому что ложь еще может быть так - ни плохая, ни хорошая. А вот лицемерный человек - это уж, пожалуй, хуже всего. Думает одно, а го
ворит другое, в глаза так, а за глаза эдак. Уж по мне лучше хвастун, врун, чем лицемер. Лицемера труднее всего распознать. Вруну скажешь: "Врешь!" или: "Не хвастай!" И дело с концом.
А лицемер кажется таким хорошим и милым, его трудно вывести на чистую воду.
Ну, чего я добился? Причинил Манеку неприятность. Обидел его.
Вхожу в ворота, а на ступеньке сидит та самая кошка, которую я вчера напугал. Мне стало ее жалко, и я хотел ее погладить, а она наутек. Помнит. А что, если бог меня за эту кошку накажет и Пятнашку не позволят взять домой?
- Ну что у тебя сегодня было в школе? - спрашивает мама. Ласково так спросила. Может быть, чувствует, что несправедливо вчера на меня накричала? Я говорю:
- Да ничего такого. Мама спрашивает:
- А в углу не стоял?
И тут только я вспомнил, что стоял за партой.
II говорю:
- За партой стоял.
- А говоришь, ничего не было!
- Я просто забыл.
Беру нож и начинаю вместе с мамой чистить картошку. Мама спрашивает:
- За что? Я говорю:
- Я не слушал.
- Почему же ты не слушал?
- Да так, задумался.
- О чем же?
Я чищу картошку, словно очень занят, и не отвечаю.
- Это нехорошо, что ты забыл. Хорошему мальчику стыдно стоять за партой, и он постарался бы больше так не делать. Ведь учительница тебя наказывает для науки, чтобы ты свою вину лучше понял. А раз ш забыл значит, и наказание тебе впрок не пойдет. Надо помнить, за что тебя наказывают.
Я смотрю на маму и думаю:
"Бедная, добрая мама, ничего-то она не понимает".
А потом еще подумал:
"Бедная и старая".
Потому что, когда мама нагнулась, я заметил у нее седые волосы и морщинки. Может быть, она еще и не старая, да жизнь у нее тяжелая.
"Хорошо,- думаю я,- что у меня опять есть мать. Хлопот с родителями не оберешься, но все же без них ребенку хуже. Плохо без родителей, очень грустно и плохо".
- А может, ты еще чего-нибудь натворил? Я говорю:
- Нет, ничего. .
- А ты не врешь?
- Зачем мне врать? Если бы я не хотел, так и про это не рассказал бы. Мама говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38