И взрослые любят ясное утро, а нас оно пьянит!
Когда я был взрослым, то, увидев снег, я уже думал о том, что будет слякоть, чувствовал на ногах мокрую обувь, "а хватит ли на зиму угля?" Ну, и радость - она тоже была, но словно присыпанная пеплом, загрязненная, серая. Теперь я чувствую одну только прозрачную, белую, ослепительную радость. Почему? Да просто - снег!
Я иду медленно, осторожно. Мне жалко топтать эту радость. Все кругом искрится, сверкает, сияет, переливается, играет, живет! И во мнетысяча искорок. Словно кто рассыпал по земле и в душе моей алмазный ;. . рошок. Посеял - и вырастут алмазные деревья. Родится сверкающая сказка.
На руку падает белая звездочка. Хорошая, маленькая, родная. Жалко, что она исчезает, словно ее вспугнули. Жалко! Пли дуну - и радуюсь, что ее нет, потому что уже села другая. Открываю рот и ловлю их губами. Чувствую хрустальный холодок снега, чистую холодную белизну.
А когда начнет таять, будут ледяные сосульки. Их можно сбить рукой. Можно подставить рот и ловить падающие капли. Широким взмахом руки сгребаешь сосульки из-под карниза,- они падают и разбиваются с холодным прозрачным звоном.
Настоящая зима и настоящая весна!
Этоне снег, а волшебное царство радужных мыльных пузырей.
Ну, и снежки... Снежки, снежные шарики - озорство, неожиданность .. Мячиков - сколько душе угодно! Не покупаешь, не берешь поиграть, не просишь. Они твои. Бросаешь - снежок мягко ударяет и рассыпается. Ничего, сейчас будет новый. В спину, в рукав, в шапку!.. Ты - в него, он - р. тебя. Смех... И стучит сердце...
Падаешь, отряхиваешься... За шиворот! Бр-р-р, холодно... Хорошо!
Катишь ком. Он облипает снегом, растет. Выбираешь места получше, толкаешь. Ком все больше, больше. Уже не ладонью, а обеими руками, уже чувствуешь: тяжелеет. Поскользнулся - значит, медленней, осторожней. Чей больше? А теперь что, лепить снежную бабу или вскочить на него с разбегу?
Дворники сгребают снег с тротуаров. Скорее на мостовую, где нетронутый снег,- и бредешь по колено в белом пуху...
Боже, как нужны доски и гвозди! Самая необходимая, единственно важная вещь на свете, кроме нее, ничего не существует - это собственые салазки, обитые железом. Что бы такое разбить, разобрать, разыскать, выпросить - как бы добыть доски? И коньки - если нельзя два, то хотя бы один! Сиротой себя чувствует человек без конька и салазок!..
Вот они, наши белые заботы, белые желания.
Жаль мне вас, взрослые,- вы так бедны радостью снега, котором: вчера еще не было!
Ветер смел с карнизов, со ставен, с водосточных труб обломки звездочек и швырнул белой пудрой в улицу. Белый холодный туман. Вверх, вниз, в зажмуренные глаза, в занавеску белых ресниц.
Улица. Не лес, не поле, а белая улица. Удалой, молодой возглас радости. На крышах домов будут стоять маленькие человечки, сбрасывать лопатами снег на огороженные тротуары. А ты завидуешь, что высоко, что могут упасть, а не падают, что работа легкая, и приятная, и красивая - швырять снег с высоты, что прохожие сторонятся и смотрят вверх.
Будь я королем, я приказал бы в первый день зимы вместо тысячи школьных звонков дать с крепости двенадцать пушечных залпов, возвещающих, что занятий не будет.
В подвалах и на чердаках каждой школы есть ящики, сломанные парты, доски. Праздник первого санного пути.
Останавливаются трамваи, ездить на колесах запрещено. Наши санки, наши колокольчики вступают во владение городом: всеми улицами, пло-щадьми, скверами, садами. Белый праздник школьников - День Первого Снега. Вот как я шел в школу.
А теперь школа. Школа, и больше ничего. Я знаю, что это не ее вина, но все равно обидно. Ну разве не обидно? Пять часов сидеть за партой: читать, решать задачи...
- Госпожа учительница, снег...
- Снег, госпожа учительница!..
Учительница останавливает, сперва мягко, потом все строже. Она раз-дражена, но отрицать не может, она знает, что мы правы. Ведь и в са-мом деле снег! - Госпожа учительница!..
- Тише!.. Потом пойдет: - Кто только рот откроет... - Кто только скажет одно слово... - Я вам в последний раз говорю... Начнутся угрозы.
Значит, опять мы виноваты? Значит, виноват не снег, а, как всегда,мы...
Мы спали ночью и даже не знали - можем принести записку от родителей,он выпал сам, с неба. А если об этом нельзя говорить, если надо притворяться, что мы ничего не видали, ничего не замечаем, если это Нехорошо, некрасиво, что мы знаем и даже радуемся,- ну, тогда ничего
не поделаешь. Пусть так.
В углу пока стоит только один.
Вместе со всеми примолк и я. Несколько беспокойных взглядов в окно
и последний, полный надежды взгляд - на учительницу: может быть...
И уже тишина. И уже только урок.
Нет двенадцати залпов белого веселья для детей. Кто-то отвечает у доски. Про что-то неинтересное.
Я открываю пенал и считаю, сколько у меня перьев. Раз, два, три... школьное, солнышко, лодочка, рондо, лягушка, два, и школьных... Раз, два, три, четыре, пять... Одно без кончика: кончик отломился: парное, писать не будет. Я вынимаю его, пробую: пишет, но жирно. Одиннадцать перьев, одиннадцать... А теперь что? Говорят про что-то скучное: не то про мальчика, не то про крестья-нина... Я зеваю.
- На уроке зевать нельзя!
Сосед подтолкнул, чтобы я встал. Встаю. Догадываюсь, что я зевнул и что учительница это сказала мне.
- Сиди прямо, не облокачивайся!
Я сижу прямо, не облокачиваюсь. Украдкой зеваю.
- Смотри на доску.
Я смотрю на доску и вижу, что за окном снова порошит снег, но мне уже все равно. Сижу тихо-тихо.
- Повтори.
- Что?
- Иди в угол. Ты невнимателен. Я тащусь по направлению к углу.
- Скорее!
Болят ноги. Не болят, а подкашиваются. Удивительно, ведь сил хватило бы на бег, санки, коньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38