Он был без шляпы. Волосы его в беспорядке рассыпались во все стороны. Горло и часть груди были открыты, почти все платье разорвано в клочья. Девушка смертельно побледнела, бросилась к нему, протянула вперед руки, но он решительным жестом отстранил ее от себя и неторопливо сказал:— Очень прошу тебя, Мэри-Джозефина… подожди немного…Она замерла на месте, и сама не могла бы в точности ответить, что именно остановило ее: странный ли тон его голоса, суровое ли выражение серого, окровавленного лица или же что-то повелительное во всем его существе. Он быстро прошел мимо нее и направился к телефону. Ее губы дрогнули, она хотела что-то сказать и одну руку судорожно поднесла к горлу.Он произнес номер телефона Мириам Киркстон. И только в эту минуту она заметила кровь на его руках. Послышались неясные звуки: кто-то отозвался в квартире Киркстонов, и после этого раздался почти спокойный голос Кейта:— Смит умер!И это было все. Он повесил трубку и повернулся в ее сторону. С коротким криком она бросилась к нему:— Дерри… Дерри!Он слегка подался назад и указал ей на большое кресло, которое стояло у камина.— Сядь, Мэри-Джозефина!Она медленно повиновалась. Она была так бледна, что, глядя на нее, Кейт не верил, что у живых людей могут быть такие бледные лица. Не торопясь, он рассказал ей все, буквально все, от начала до конца. Мэри-Джозефина не проронила ни слова, ни звука, и, казалось, сидя в кресле, делалась все меньше и меньше по мере того, как он продолжал свой страшный рассказ про ложь, которая началась с тех пор, как Джон Кейт и Дервент Коннистон поменялись именами в маленькой хижине в Баррене. Он не скрывал ничего, понимая, что видит девушку в последний раз. Он так и говорил ей, а она сидела все такая же смертельно-бледная, с громадными, шире, чем всегда, раскрытыми глазами, с беззвучно вздрагивающими губами и крепко прижатыми к груди руками. Она сидела так и слушала рассказ про великую ложь и про столь же великую любовь.Даже после того, как он кончил свою печальную повесть, она не сделала ни малейшего движения, не произнесла ни единого слова. А он еще раз пристально посмотрел на нее, повернулся, пошел в свою комнату, тщательно запер дверь и открыл огонь. Он быстро собрал и уложил все необходимое и, когда все было готово, на клочке бумаги написал следующее:«В тысячу первый раз я повторяю, что люблю вас. Простите меня, если можете. Если же не можете и не желаете простить, дайте немедленно знать Мак-Довелю, и закон найдет меня в стране наших грез, там где начинается река.Джон Кейт».Это последнее послание он оставил на столе для Мэри-Джозефины. На одну минуту он замер на месте, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Но по ту сторону не было слышно ни малейшего звука. Тогда он спокойно поднял окно, через которое к нему проник Смит.Через минуту он стоял снаружи, под мерцающим светом бриллиантовых звезд. Едва-едва доносился до него слабый гул городских улиц — отзвуки жизни, радости, смеха и счастья…Он повернулся лицом к северу. Внизу, у подножья холма и дальше, по другую сторону полей, залегли леса. И медленно, в том же мерцании далеких звезд, он побрел туда, где всегда находили и временный и вечный приют все отверженные и гонимые. ГЛАВА XXIII Ориентируясь на звезды, он упорно и планомерно подвигался на северо-запад. Довольно долго он пробирался вдоль дремучего леса, населенного могучими деревьями, ветви которых неустанно стегали его по лицу, время от времени выходил на лесные прогалины, шел запущенными дорогами, иногда наталкивался на одинокие хижины, совершенно мертвые в полуночном мраке, и снова углублялся в лес. Два раза подряд какой-то холостой, одинокий пес, почуяв посторонний запах в воздухе, завыл на звезды. Однажды Кейт услышал мужской голос, который поднялся до крика и мгновенно замер, оборвавшись в вышине. Дорога становилась все тяжелее и утомительнее. Он дошел до глубокого и широкого болота, которое сразу признал, так как когда-то неоднократно бывал здесь. До того, как погрузиться в это болото, он вынул часы и компас и поднял их над своей головой. Потребовалось около двух часов для того, чтобы перебраться на другую сторону. Из болота он вышел в первобытный густо заросший лес и здесь сразу почувствовал глубокое облегчение. Снова лес оставался его единственным другом на свете.Он не давал себе отдыха. И мозг и тело требовали действия, причем страх уже перестал играть роль главного импульса. Он вообще уже не чувствовал страха, который непонятно когда умер в нем. Нет, какой-то другой импульс вселял в него неустанную, крепкую энергию, и импульс этот был его собственная жизнь! Он почти бессознательно подчинялся какому-то велению, а веление это говорило ему, что он должен до поры до времени проявлять максимум старания и усилий.Он избегал ослепления, отдавал себе вполне точный отчет в том, что он сделал, как и в том, что его ждет впереди. Он был дважды убийцей, и каждое его убийство избавляло мир от подлой змеи. Последнее его деяние было еще лучше первого. Даже Мак-Довель признал бы его полную правоту! А что касается мисс Мириам Киркстон, то на коленях, с воздетыми к небу руками она должна благодарить его за то, что он сделал для нее. Но канадские законы совершенно иначе смотрят на вещи и в этом отношении радикально отличаются от законов, выработанных более южными провинциями. В конце концов, если бы власть простила ему убийство Смита, она тяжко покарала бы его за судью Киркстона.Он подумал о том, что, в конце концов, никто, даже Мэри-Джозефина, не поймет, не учтет вполне той жертвы, которую он принес ради спасения Мириам Киркстон, дочери человека, убитого им же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61