— Странно, что сестра ваша служит у Ивана Хурда в Монреале. Сент-Ив так далеко от округа святого Иоанна и даже от старого Квебека.Альфонсо успел только зубами щелкнуть, собираясь ответить, как Сент-Ив за спиной Клифтона поймал его за руку и так крутнул ее, что бедняга застонал. Клифтон перехватил сверкающий гневом предостерегающий взгляд, брошенный белокурым гигантом на беднягу-монаха, и с удивлением заметил, как изменилось выражение лица Сент-Ива.Но минуту спустя он уже смеялся — солнце проглянуло снова.— Тяжело, мсье. Сестра в Монреале, а милая — в райской долине Сен-Фелисьен, где и я, не будь я глупцом, жил бы, выращивая свиней, скот и породистых лошадей! Порой трудно бывает сказать, куда тянет сильней.Альфонсо перебил его презрительным смешком, в то же время предусмотрительно отодвигаясь подальше.— И как это самый сильный мужчина может из-за женщины дурака валять! — воскликнул он. — Отчего вы прямо не скажете вашему другу, Гаспар, что эта черноокая плутовка Анжелика, которую вы зовете своей милой, превратила ваше сердце в мармелад и заставляет вас, не помня себя, блуждать по большим дорогам не только потому, что вы не хотите стать фермером, а и потому, что ей мерещится фигура еще постатнее вашей — фигура Аякса Трапье, обладателя семисот десятин лугов, тысячи голов скота, самых быстрых в Сен-Фелисьене лошадей, а также пары ног, туловища и зубов, которых, думается мне, вы до смерти боитесь, Гаспар!Румянец сбежал с лица Гаспара.— Да, Аякс Трапье хочет купить ее своим богатством, — с горечью сказал он, — и за это я раздавлю его, как яичную скорлупу, когда мне это заблагорассудится.Он приостановился, чтобы подтянуть ремень своего мешка, и в это время монах шепнул Клифтону:— Я нарочно играю на этой его слабой струнке: хочу, чтобы он начал действовать. Нет другого способа заставить его вернуться к Анжелике, которая по-настоящему любит его и использует верзилу Трапье для своих целей. А если Сент-Ив вернется туда, взгреет Аякса и превратится в почтенного фермера — вот-то будет счастье! И какие детки пойдут!К полудню они пришли в деревню, и вскоре Гаспар Сент-Ив, таинственно улыбаясь, исчез куда-то.— Пока мы будем идти местами, где есть телефон и у него будет хоть грош в кармане, он будет звонить сестре, — объяснил Альфонсо, и в голосе его была мягкость, которой Клифтон не замечал до сих пор. — Они на редкость привязаны друг к другу. Их только двое и осталось из большой семьи. Предком их был Абраам Мартэн, один из сорока первых поселенцев, явившихся в Квебек, тот самый, которому поставлен памятник в сквере. Живи мы двести лет назад, Гаспар Сент-Ив ходил бы в камзоле с рукавами, обшитыми дорогими кружевами, и с рапирой, а не с мешком в руках, а сестра его была бы красивейшей леди страны. Они и сейчас еще наполовину живут наследием прошлого, не могут отделаться от духа того времени. Как дети, привязаны к старому дому на улице Нотр Дам, у каменной стены цитадели. О, если бы вы могли видеть Антуанетту Сент-Ив! Я сам умер бы от любви к ней, если бы сердце мое не зачерствело давно. Но она ни на одного мужчину, кроме своего брата, ласково и не посмотрит!Он замолчал и, отойдя в угол, уселся там, поджидая прихода Гаспара Сент-Ива.Клифтон задумался. Новые знакомые возбуждали в нем интерес. И он впервые после своего монреальского приключения открыто сознался самому себе, что его волнует мысль о женщине и что нет ничего неприятного в этом волнении. Одно ли лицо — сестра Гаспара и женщина, скрывавшаяся в комнате Хурда, — безразлично! Он хочет повидать Антуанетту Сент-Ив, сохранившую в себе дух старого Квебека! Глава IX Когда Сент-Ив вернулся, Клифтону бросилась в глаза происшедшая в нем перемена. Он был мрачен, ничего не говорил. Они молча пустились в путь.Клифтон чувствовал, что, несмотря на спокойную внешность, человек этот горит, а когда он с Сент-Ива переводил глаза на расстригу, то видел судорожно сжатые кулаки и бледное, сосредоточенное лицо. Вместе с тем он понял, что эти люди смотрят на него лишь как на случайного попутчика и отнюдь не намерены открывать ему то, что тревожит их. И впервые за все это время шевельнулась у него мысль, что в них есть нечто большее, чем страсть к бродяжничеству, погоня за приключениями и любовь к свободной жизни на большой дороге.В расстриге порой проявлялась несомненно тонкая наблюдательность и глубина мысли, а у Гаспара Сент-Ива в глазах бывало иногда выражение, которое наводило на мысль, что он — натура значительно более сложная, чем можно было предположить, судя по его поведению в день знакомства с Клифтоном.День близился к концу, и желание узнать, какое отношение к Ивану Хурду имеют эти люди и сестра Сент-Ива, все больше мучило Клифтона. Он даже рискнул заметить: какое, мол, странное совпадение, что он сам знает Ивана Хурда и имеет все основания считать его своим врагом. Ответом на это было неловкое молчание. У Сент-Ива вокруг рта глубже залегли жесткие складки, а маленький расстрига, глядя прямо перед собой, сделал вид, будто ничего не слышал. Они не задали ему никакого вопроса, на что рассчитывал Клифтон; ни одним словом, ни одним взглядом не проявили интереса.И с этого момента Клифтон почувствовал, что его приятели начинают чуждаться его; иногда присматриваются к нему с чуть заметной подозрительностью.Не рассеялось это впечатление и вечером, когда они ужинали в деревне, которая попалась им на пути, и позже, когда с наступлением ночи улеглись спать под открытым небом. Холодно-вежливо прозвучал голос Сент-Ива, когда он пожелал ему спокойной ночи, а монашек завернулся в свое единственное одеяло, подтянул колени к самому подбородку и, слова не проронив, улегся на душистой траве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52