Элизабет была очень нежной и застенчивой по натуре и во всем винила только себя. Ей даже в голову не могло прийти, что подлинные причины странного поведения Натана кроются в нем самом. Поэтому и винила только себя, что несмотря на замужество, по-прежнему оставалась невинной.
Вот если бы, думала она самокритично, она была более привлекательной, более женственной…
Ей бы следовало получше знать жизнь, корила она себя, и особенно то, как удовлетворить желания мужчины!
Она была искренне убеждена в том, что сама виновата в холодности мужа. Ей очень хотелось посоветоваться с Мэри, но стеснительность не позволяла ей этого сделать. Да и как было говорить о своем поражении с собственной служанкой! Наконец она осмелилась заговорить об этом с Натаном. Но не успела она вымолвить и слова, как он, все поняв, со странной улыбкой заговорил сам:
— А.., гм-гм, да, конечно, наверное, тебе кажется странным, моя дорогая, мое поведение. Я думаю, будет лучше, если мы немножечко подождем с.., этим. Новый Орлеан — замечательный город, действительно замечательный… Я надеюсь, что именно там наш медовый месяц покажется нам, как бы сказать.., более сладким!
Она снова поддалась его убеждениям и подумала о том, как он разумен. Ведь он заботится об ее интересах! Теперь Элизабет стала ждать конечной точки путешествия с большой надеждой. Но тем не менее ее опасения относительно слишком малого интереса Натана к ее особе не исчезли. Это давило на нее, волновало сердце и разум, и сколько бы она ни корила себя за обыденность и даже вульгарность, но так и не смогла смириться с отсутствием интереса к ней со стороны Натана.
Проблема усугублялась тем, что ей было только семнадцать, и она была еще весьма наивной и сентиментальной. Именно поэтому она мечтала! О, как она мечтала! Порой ее щеки в ответ на внутренние переживания вспыхивали. Слишком часто по ночам, когда она лежала без сна и вслушивалась в мерные удары волн о борт судна, ее посещали мысли и видения, которые волновали кровь и смущали сознание. Ей становилось тревожно. Она была замужней женщиной, хотя и не женой в прямом смысле этого слова, и ей нельзя было теперь мечтать о своем высоком черноволосом дьяволе. А она все же видела его в своих снах наяву! Он приходил к ней каждую ночь. Она никогда не могла подробно рассмотреть его лица: он был либо в тени, либо стоял в профиль. Но она узнала бы его среди всех. Он приходил, и ему нужна была именно она. Ее сновидения-миражи были очень натуралистичны, хотя по утрам она, истомленная ночными переживаниями, не всегда могла вспомнить в деталях, как разворачивались события. Но ощущение опасности, даже боли, оставалось. Она помнила также совершенно отчетливо его твердые губы на своих губах и странные, пугающие ощущения, которые были вызваны твердой, иногда недоброй рукой, скользившей по ее телу.
Она никому не отваживалась рассказать о своих странных, очень реальных снах и чувствовала себя особенно неуютно оттого, что помнила вкус поцелуев незнакомца, а вот лица его явственно представить не могла. Не один раз она собиралась открыться Мэри, но всегда природная стыдливость и боязнь показаться смешной останавливали ее. К тому же было нечто совершенно интимное в ее сновидениях, чем она не хотела делиться ни с кем, даже со все понимающей и очень доброй Мэри Имс. Элизабет хранила свою тайну и ждала очередную ночь.., и незнакомца.
Несмотря на свои опасения, страхи и неуверенность в будущем, Элизабет тем не менее ждала прибытия в Новый Орлеан. Затейливые решетки балконов богатых домов на главной улице, невероятное разнообразие товаров, которые можно было найти на местном рынке и в многочисленных магазинах, театры и другие заведения для развлечений — все это ожидало ее в большом красивом городе, который раскинулся по берегам Миссисипи. И это наполняло ее предвкушением чего-то очень хорошего.
Как ни странно, но Натан опять заказал им раздельные апартаменты в гостинице, покраснев при этом, и предложил очередную отсрочку перед тем, как вкусить все «удовольствия брака». Элизабет не удивилась и не огорчилась. Она постепенно приходила к пониманию того, что их брак по каким-то особым причинам не был похож на другие. А значит, она вкусит «удовольствия брака» только тогда, когда Натан сочтет момент подходящим. Она не очень переживала из-за отсрочки, объясняя, что «это», видимо, настолько малоприятная процедура, что Натан из любви к ней отодвигает час наступления этой дьявольской игры.
И все же она по-прежнему размышляла о том, что же такое эти «брачные забавы». И на вторую ночь их пребывания в Новом Орлеане она снова решилась заговорить об этом. Оба они собирались на покой после долгого и приятного дня, посвященного завоеванию замечательного города. Но, видя свою большую одинокую постель, Элизабет не смогла удержаться, чтобы не спросить Натана, когда же он все-таки собирается разделить с ней ее ложе, тут же добавив, что они просто могут лечь вместе и не делать ничего такого, чего ему не хотелось бы.
Возникла очень неудобная ситуация. Элизабет почувствовала себя смущенной за проявленную инициативу, а Натан покраснел, не зная, что и сказать. Они молча смотрели друг на друга. Элизабет в накинутом на плечи шелковом пеньюаре, а Натан в очень идущем ему, подчеркивающем его красоту красно-черном парчовом халате. Это продолжалось несколько секунд, потом, как бы встряхнувшись, Натан с нервной улыбкой произнес:
— Мой дорогой ребенок, конечно, со временем я войду в твою спальню. Просто я думал, что тебе удобней быть одной… — Он запнулся, проглотил какие-то слова, но все же закончил фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125