Это также должно навести на мысль, что в Клошмерле есть, по крайней мере, один обладатель подобного интеллекта, к сожалению, прозябающий на второстепенных ролях: его можно обнаружить по отсутствию блеска на башмаках. Заметим, что Тафардель не без гордости считает себя глубоким мыслителем, неким сельским философом, одиноким и никем не понятым. О чём бы он ни говорил, всё превращается в поучение, в наставление. Разглагольствуя, он поднимает и подносит к лицу указательный палец – этот характерный жест простолюдины издавна приписывают учительскому сословию. Когда он что-либо утверждает, то так сильно давит этим пальцем на нос, что сворачивает его кончик набок. Неудивительно, что после тридцати лет преподавательской деятельности, постоянно требующей утверждений, нос нашего педагога был чуточку скошен влево. Для полноты картины добавим, что сентенциям учителя сильно вредит дурной запах изо рта, и горожане побаиваются его мудрости, которую он любит выдыхать собеседнику прямо в лицо. Тафардель – единственный человек в округе, не подозревающий об этой неприятной своей особенности. Впрочем, он отлично видит, как горожане стремятся избежать встречи с ним и с крайней поспешностью обрывают доверительные беседы и горячие споры. Тафардель приписывает всё это невежеству и грубому материализму обитателей Клошмерля. Поскольку собеседники его сдаются, не сопротивляясь, учитель усматривает в их поведении презрение к своей особе. Его обида покоится на недоразумении. Тем не менее он тяжко страдает от этого, ибо, будучи говоруном по природе и к тому же человеком образованным, хотел бы блистать эрудицией. Своё вынужденное одиночество он объясняет тупостью местных виноделов, оболваненных пятнадцатью веками религиозного и феодального гнёта. Свою обиду он возмещает страстной ненавистью к кюре Поноссу, Во французском языке ударение всегда савится на последнемслоге. Исклчений нет. Т.Е. фамилия кюре – Пон о сс. (ред.)

о которой знает весь город, – по правде сказать, ненавистью чисто отвлечённой и вполне платонической.
Считая себя учеником Эпиктета и Жан-Жака Руссо, учитель превыше всего на свете ценит добродетель. Он посвящает свои досуги составлению официальных бумаг в мэрии или сводок для «Пробуждения винодела», газеты, издаваемой в Бельвиле-на-Соне. Овдовев много лет назад, Тафардель с тех пор ни разу не нарушил целомудрия. Выходец из Лозера, края строгих нравов, он никак не может привыкнуть к грубоватым шуточкам местных вино-хлебов. «В моём лице, – размышляет он, – эти варвары оскорбляют прогресс и науку».
Всё это только увеличивает его признательность и преданность Бартелеми Пьешю, который дарит его симпатией и доверием.
Но мэр умеет извлекать пользу из всего и вся. Когда предстоит серьёзный разговор, он уводит учителя на прогулку, предпочитая созерцать его в профиль. Впрочем, бездна, отделяющая скромного учителя от крупного землевладельца, удерживает первого на почтительном расстоянии, и это спасает мэра от миазмов, каковые Тафардель извергает простым смертным прямо в лицо. Больше того, будучи ловким политиком, Пьешю ухитряется использовать аромат, исходящий из уст секретаря. Зачастую, когда предстоит дело не из лёгких и нужно добиться согласия некоторых муниципальных советников из оппозиции – нотариуса Жиродо или влиятельных землевладельцев Ламолира и Манигана, мэр ссылается на нездоровье и посылает к ним Тафарделя, вооружённого служебными бумагами и непобедимым чумным красноречием. Стремясь поскорее заткнуть учителю рот, советники незамедлительно капитулируют. Бедняга Тафардель считает свои аргументы неотразимыми. Это убеждение утешает его в трудные минуты. Свои неудачи в обществе он приписывает зависти, которую возвышенные натуры всегда внушают людям посредственным. Когда он возвращается, гордый своей победой, Пьешю молчаливо ухмыляется, потирая багровую шею, что означает то ли задумчивость, то ли радость.
– Из вас вышел бы великолепный дипломат, Тафардель, – говорит он. – Стоит вам открыть рот – и все согласны.
– Господин мэр, – отвечает Тафардель, – это заслуга образования. Существует такая манера излагать суть дела, которая ускользает от понимания непросвещённых, но в конечном итоге всегда убеждает их.

* * *

– Послушайте, Тафардель, надо нам придумать нечто такое, что сразу показало бы преимущество прогрессивного муниципалитета. – Этими словами Бартелеми Пьешю положил начало нашей истории.
– Я с вами совершенно согласен, господин Пьешю. Но разве мы уже не воздвигли памятники павшим на поле брани?
– Такие памятники скоро будут стоять в любом городишке, каким бы ни был его муниципалитет, и кое-кто не преминёт нас этим уколоть. Нужно найти что-нибудь пооригинальнее, что-нибудь более соответствующее программе нашей партии. Не так ли, Тафардель?
– Конечно, конечно, господин Пьешю. Ведь мы призваны нести прогресс в деревню и неустанно бороться с обскурантизмом. Такова наша главная задача, – задача всех левых деятелей.
Они замолкают и, пройдя всю площадь, длиной метров в семьдесят, останавливаются в том месте, где она заканчивается террасой, нависающей над ближайшей долиной, за которой расстилаются другие долины, ограниченные округлыми горными склонами. Далеко внизу голубовато мерцает Сона. Октябрьская теплынь усиливает запах молодого вина, разносящийся не только по городку, но и по всей округе.
– У вас есть какая-нибудь идейка, Тафардель? – спросил мэр.
– Идейка, господин Пьешю?
И они снова принимаются ходить. Учитель задумчиво покачивает головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116