– Ситас… Ситас…
Услышав свое имя, принц резко обернулся, бросился к берегу, откуда доносился голос, и оказался среди низких домов, выходивших к воде. Справа от него находилась массивная башня с конусообразной крышей и высокими окнами. Из верхнего окна кто-то махал куском белой ткани.
– Ситас! – С радостью принц узнал голос матери.
Он вскочил на лошадь и галопом помчался на помощь. От подножия башни доносились вопли и глухие удары. Во дворе, за низкой каменной оградой, принц увидел группу мятежников, ломившихся в дверь. Ситас направил лошадь прямо на стену, и животное легко преодолело препятствие. Оказавшись во дворе, он угрожающе закричал и, вытащив меч, врезался в толпу. Люди уронили скамью, которую использовали вместо тарана, и бросились врассыпную.
Над головой принца открылось окно, и Ниракина позвала:
– Ситас! Благодарение богам, ты все-таки пришел!
Полуразвалившаяся дверь дома отворилась, и на пороге осторожно показался смутно знакомый принцу эльф с зажатой в руке ножкой стола.
– Я тебя знаю, – сказал Ситас, торопливо спрыгивая с лошади.
– Таманьер Амбродель к твоим услугам, Высочайший, – спокойно промолвил эльф, опуская оружие. – С госпожой Ниракиной все в порядке.
Ситас кинулся к матери, спустившейся по лестнице, и заключил ее в объятия.
– Мы оказались в осаде, – объяснила Ниракина. Ее медово-золотистые волосы были в полном беспорядке, а нежное лицо перепачкано сажей. – Таманьер спас мне жизнь. Он отогнал их и охранял дверь.
– Я думал, тебя убили. – Ситас взял лицо матери в исцарапанные, грязные ладони. – Я увидел в реке мертвую женщину. На ней было такое же платье, как у тебя.
Ниракина рассказала, что, когда начались беспорядки, она как раз раздавала беженцам старую одежду. Внезапно она и Таманьер оказались в центре мятежа. Ее спасло лишь то, что многие из беженцев знали жену Пророка и не позволили обижать ее.
– С чего все началось? – требовательно спросил Ситас. – Я что-то слышал о Мирителисине.
– Боюсь, что виновата именно она, – ответил Таманьер. – Я видел, как она, разъезжая на повозке, провозглашала, что Пророк и главные жрецы хотят выгнать всех поселенцев обратно за реку. Народ испугался, что их собственные правители лишат их последнего укрытия, отправят их умирать на равнинах. И они восстали, чтобы не допустить очередного изгнания.
– Это же предательство! – вскричал Ситас, сжав кулаки. – Мирителисину нужно судить!
– Она не подстрекала их к мятежу, – мягко возразила мать. – Она болеет душой за бедняков, ведь они больше всего пострадали от этого.
Но у Ситаса не было настроения спорить. Вместо этого он обернулся к Таманьеру и протянул ему руку. Эльф, распахнув от удивления глаза, сжал ладонь принца.
– Тебя наградят, – с благодарностью произнес Ситас.
– Спасибо тебе, Высочайший. – Таманьер оглядел улицу. – Наверное, сейчас следует доставить госпожу Ниракину домой.
В городе стало намного спокойнее. Воины Кенкатедруса все теснее зажимали восставших в кольцо. Когда беспорядки, наконец, были подавлены, отряд пожарных смог войти на Рынок. Но было уже слишком поздно – почти половина зданий на Рыночной площади превратилась в развалины.
Приговор, вынесенный Ситэлом его мятежным подданным, был скор и жесток. Все восставшие, как один, были осуждены.
Эльфов Каганести и Сильванести обратили в рабство и заставили восстанавливать разрушенные здания. Повстанцы из людей и других чужих народов были изгнаны из города вооруженными воинами, им запретили возвращаться под страхом смерти. Имущество торговцев, участвовавших в беспорядках, конфисковали, владельцев навсегда изгнали из Сильваноста.
Мирителисина предстала перед судом Пророка в присутствии Ситаса, Ниракины, Таманьера Амброделя и всех высших жрецов Сильваноста. Она не произнесла ни слова, не пыталась защищаться. Несмотря на все уважение к ней, Пророк признал ее виновной в невольной измене. Он мог бы обвинить жрицу в намеренном предательстве, наказанием за которое служила смерть, но Пророк не в силах был проявить подобную жесткость.
Главную жрицу Квенести Па заключили в темницу, находившуюся в подвалах дворца Квинари, в просторную и чистую, однако совершенно темную камеру. С помощью заклинаний темницу запечатали, чтобы Мирителисина не смогла использовать свое магическое искусство для общения с внешним миром. Несмотря на то, что многие считали приговор справедливым, все же мало кто одобрял его; лицо такого ранга не заключали в тюрьму с темных, смутных времен Сильваноса и Балифа.
– Неужели вы считаете, что справедливо держать ее там? – спросила Ниракина, оставшись наедине с сыном и мужем.
– Ты меня удивляешь, – устало сказал Ситэл. – Из всех нас тебе, чья жизнь висела на волоске, менее всего пристало сомневаться в справедливости приговора.
– Я уверена, что она не хотела ничего плохого. – Лицо Ниракины омрачилось. – Она думала только о благе несчастных.
– Может, она и не хотела поднимать мятеж, – сочувственно заметил Ситас, – но я не уверен, что она не хотела ничего плохого. Мирителисина попыталась подорвать престиж Пророка, взывая к простому народу. Это само по себе уже предательство.
– Несчастные, – прошептала Ниракина.
Супруга Пророка удалилась на покой, и в комнате остались только Ситэл с сыном.
– У твоей матери доброе сердце, Сит. Эти страдания обессилили ее. Ей нужен отдых.
Ситас угрюмо кивнул, и Пророк продолжал:
– Я намерен отправить на запад отряд из пятидесяти воинов под командой капитана Кориамиса. Их задачей будет захватить кого-нибудь из разбойников, что терроризируют наших поселенцев, и доставить пленников сюда живыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102