Это и горы сокровищ, мертво поблескивающих в бледном свете лун, льющемся через огромные окна под потолком. И кипы книг, наваленных везде в жутком беспорядке. Фонтан, равного которому по красоте я еще никогда не видела. Он бил прямо из пола, и струи воды исчезали, лишь только снова достигали его. И озеро, в котором что-то плавало – то ли русалка, то ли чудовище – и даже квакали две лягушки. Было там много чего, и посреди всего этого бардака на высоком резном троне, украшенном драгоценностями и черепами, сидел невысокий худой мальчик и грустно смотрел на вошедших людей.
– Живые пришли, – грустно заметил он. – Зачем?
– Ты должен покинуть этот мир и упокоиться, – просветил его Дик. Количество иероглифов, плавающих в воздухе вокруг его фигуры, увеличивалось с каждой секундой, я поняла, что он тянет время.
– Я могу все, – как-то обиженно сказал мальчик, – но мне почему-то скучно. Я могу придумать и получить целую гору еды, а есть не хочется. Я могу создать самые красивые водопады, изменить движение придуманных рек и сотворить море… только вот и купаться уже надоело. Мне почему-то ничего не хочется.
Я замерла, удивленно на него глядя.
– Так, Ирлин, спокойно, это труп, а не ребенок, не смотри на него так, – засуетился Оська, старательно закрывая мне глаза крылом. Но я отстранила его рукой – слишком мало был похож этот ребенок на тех полуразложившихся зомби. Почему?
– Иллюзия, – просветил меня Оська, бессовестно читая мысли и переживая, как бы я не наделала глупостей.
Иллюзия.
– Ты мертв. – Вокруг Дика уже плавало с сотню иероглифов, и каждый из них постоянно менял форму и очертания, двигаясь по своей особой траектории. – Я помогу тебе принять это и прекращу страдания.
– А я не страдаю, – поморщился паренек, – я себя очень хорошо чувствую. У меня вообще ничего не болит, а раньше болели ноги и руки. А еще живот – от голода.
Сердце в груди сжалось, мне стало больно, очень больно.
– Ирлин! – зашипел Оська. – Не вздумай… Ему уже не помочь, он – труп!
Я промолчала, зато заговорил Лис.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил он мальчика.
Тот задумался, откинувшись на своем великолепном троне и взъерошив серебро волос.
– Не знаю. – Улыбка вспыхнула на его лице так неожиданно, что я вздрогнула, а он вскочил с трона и стремительно пошел прямо к Дику. – Но я обязательно что-нибудь придумаю и не буду скучать, ведь теперь я могу все.
И Дик ударил. Мальчик не прошел и половины разделяющего их расстояния, когда иероглифы вокруг Дика вдруг остановили свое мельтешение, вспыхнули и разом ударили по юноше. Его фигуру тут же окружило около десятка щитов, но постепенно, один за другим они треснули и рассыпались на тысячи искр, и, когда лопнул последний, я успела заметить на его лице легкую, почти незаметную улыбку. Потом его тело подняло и с силой швырнуло назад. Оно врезалось в стену, брызнул камень, послышался тяжелый скрежещущий звук, и… все стихло.
Я распахнула дверь и ворвалась внутрь, не слушая протестов Оськи.
– Ирлин, стой! – Это Дик.
Но я не послушалась, в мгновение ока пересекла комнату и подбежала к распростертому среди камней телу. Он был весь в крови, правая рука лежала, неестественно вывернувшись. Я упала перед ним на колени и осторожно приподняла хрупкое тело над камнями, прижимая его к своей груди.
Оська наматывал вокруг нас круги, ко мне бежали Дик с Лисом. А глаза мальчика на его бледном, искривленном от боли лице неожиданно широко распахнулись, поразив меня цветом, так похожим на молодую траву, пробивающуюся из-под снега ранней весной.
– Помоги мне, – прошептал он, вцепившись рукою в мое горло, перекрывая вдох.
– Как? – спросила я глазами, а он, раздвигая бледные губы в улыбке и щеря острые длинные зубы, с трудом приблизил ко мне свое ставшее вдруг таким страшным лицо.
– Помоги мне. Я хочу жить.
Зубы вонзились в мою шею, затуманив разум болью, но я легко от нее отстранилась. Он пил, захлебываясь и из последних сил держал между мною и моими друзьями стену, выросшую из гранита пола, с грохотом и пылью перекрывшую проход. Он пил и пил, еще не понимая, но уже догадываясь. Я склонила голову, не мешая ему.
– Почему?
Я распахнула плотно зажмуренные глаза. Боль все же была чересчур сильной, а в его глазах плескались страх и непонимание.
– Почему?! – Крик вырвался на волю, он почти обезумел, царапая мою грудь ногтями и дрожа от боли. – Почему?!
Я смотрела в его глаза и осторожно гладила по серебряным, как лунный свет, волосам.
– Я ведь хочу жить.
Он уже понимал, слезы лились из его глаз, он смотрел на меня, как загнанный в угол зверек, как мышонок, у которого отняли последние крохи сыра. Умирающий от голода зверек.
Я ласково ему улыбнулась и осторожно протянула маленькое чудо, дрожащее на ладони.
Он вздрогнул, еще не веря, но уже схватил его и жадно, давясь и кашляя, стал заталкивать в рот.
– Нет, стой!
Взрыв, осколки камня падают на пол, бьют по стенам и колоннам, сыплются вниз. Оська подлетает ко мне, ругаясь на чем свет стоит. Дик наклоняется с занесенным ножом над ребенком, а Лис пытается оторвать его руки от меня. Но белые, словно первый утренний снег, крылья легко отшвыривают их в стороны, защищая нас от окружающего мира. Мальчик спит, крепко обнимая меня за окровавленную шею и мирно улыбаясь во сне. Я тихо напеваю ему ту колыбельную, что однажды услышала у людей, навещая их дома на Рождество.
У людей есть поверье о том, что даже частица души ангела способна оживить любую картину, песню или даже маленькое животное. Ему я отдала половину. Половину своей души.

Очнулась я только через час, свернув крылья и страшным усилием воли возвращая себе сильно потрепанный человеческий облик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88