Кто на нее криво посмотрит, она знак даст и рвут того на мелкие кусочки…
– А своих героев нет?
– Есть… Верней были… Порвали и их. Пытались травить, стреляли в них из самострела, только все без толку. Ади скривил лицо. Я посмотрел на него и заметил за собой, что мне самому стало противно:
– Самострел – подлое оружие, – пояснил Ади, – я уже не говорю про яд. А отчего не взять сталь… Меч то бишь. На худой конец копья, колья…
– Дак те кошки на ремни иного быстрей порвут, чем он до рукояти дотронется… Я… Мы хорошо заплатим. Деньги-то мы давно собираем. Ади и я одновременно покачали головой. Оба отрицательно:
– С женщинами не воюем, – сказал на сей раз я. – Да и что она вам сделала такого. Бургомистр задумался:
– Человек с полсотни ее кошки уже задрали. Это раз. Два – она требует все привилегии, кои ее дядька имел. Может, это-то и правильно, да не было такого случая, чтоб сервитуты даме приносили. Пусть вон замуж выйдет – тогда все чин чином… Я не стал уточнять, какую часть от полусотни павших составили соискатели призовой суммы. Отчего-то было такое смутное чувство, что эта сумма лежала в банке, и на этот счет переводили часть имущества погибших. Иногда месть может быть довольно прибыльным предприятием.
– Нет, не будет разговора, – подвел черту Ади. Нету у нас такой потребности кого-то убивать. Даже кошек. Они нам ничего не сделали, да и мы не в нужде, чтоб подряжаться на первую попавшеюся работу.
– Но мы заплатим, хорошо заплатим… – не унимался бургомистр.
– Всего хорошего…

Цеховой знак

– А давай напьемся? – Сказал Ади ближе к вечеру. Отобедали мы в таверне при постоялом дворе. Кормили там сытно, но без изысков и ничего крепче пива к еде не подавали – вероятно, не желали иметь дело с пьяными клиентами. Но когда время устало клониться к ужину, Ади наотрез отказался столоваться на постоялом дворе.
– Коль мои деньги приносят беды, то самое время от них избавиться. Все равно еще пару сел и толку от этих денег будет не больше чем от ореховой скорлупы.
– Раздай деньги нищим, – предложил я. Но настойчивости в моем голосе не было. Напиваться я не хотел, но немного заложить за воротник бы не помешало. Действительно – когда придется сесть за стол в следующий раз? Ади перехватил в коридоре слугу, и спросил, какая забегаловка в городе самая дорогая.
– Если вам надо подороже, то зачем вам далеко ходить, – ответил слуга, – сухарь я вам и тут за пуд золота продам. А хорошо покушать можно, скажем «Под чашей». Это вот, через два квартала и за угол… Таверну мы нашли легко. Выглядела она довольно примечательно, ярко, я бы даже сказал чересчур ярко – стекло, лампы, красные цвета… У дверей стоял пышно наряженный вышибала, руку он держал на рукояти палаша. Выглядел он довольно угрожающе, но когда мы подошли, он улыбнулся, поклонился, став ростом будто ниже и открыл перед нами дверь.
– Надо же… – заметил Ади. – дрессированный солдат. Скажи, Дже, тебе такие не нужны?… Продолжая улыбаться, вышибала обнажил зубы, из-за чего улыбка получилась зловещей, и прикоснулся к рукояти палаша. Я поспешил замять неловкость, сунув ему монетку. Та мгновенно исчезла в складках одежды, а улыбка снова стала дежурной. В обеденном зале играла музыка, в другом углу пировал бургомистр, завидев нас он поднялся и отсалютовал бокалом, что-то весело поясняя своим спутникам. За шумом мы не разобрали ни слова. Я невользо залюбовался богатством и разнообразием женских платьев. Казалось бы – чего особенного: одежда. Меж тем появись в подобном месте две дамы, одеты одинаково – и они враги на всю жизнь. Из-за чего? Почему? Иное дело мы, мужчины. Запросто можем нарядиться в одинаковы костюмы-мундиры, и, вероятно, даже не заметим накладки. Меж тем, говорят, создание женских кондотерских бригад затруднено как раз тем, что женщинам не хочется одеваться как все. Мы присели за столик. Тут же, будто из-под пола вырос слуга:
– Чего изволите? Ади достал свой кошелек и начал его опустошать – на него летели деньги разных стран и достоинств. Я узнал большую часть, но среди них были и незнакомые мне.
– Значит так… Мы с товарищем отправляемся в края, где эти деньги – просто мусор. Посему хочу потратить их здесь и сейчас. Гуляем на все – ты уж прикинь, чего с этого получится… Там перепелов, икры, хлеба побелей, вина конечно… И эту, воду вашу… Как ее там – каменную?
– Минеральную…
– Вот! И ее тащи! Слуга собрал деньги и исчез. Ади посмотрел на меня:
– Тебе что-то не нравится? – Спросил он.
– Да нет, все нормально.
– А почему морщишься?
– В ресторациях, знаешь ли, счет предъявляют в конце трапезы.
– Это чтоб не портить аппетит? Ты знаешь, я всю жизнь харчевался в заведениях, в которых в кредит не отпускают, а берут наличными и вперед. Подали первое. Я отметил, что лишенные иных развлечений, люди в этом городе в чревоугодии разбирались хорошо Мы протянули друг другу бокалы, но не дав им соприкоснуться, Ади резко поднял свой вверх, будто салютуя и бросил:
– Твое здоровье…
– Твое здоровье…
– Совершенно дикая страна, – сказал Ади, оглядываясь по сторонам. – Нас никто не узнает. И разве это не прекрасно?
– Не уверен. На остальных землях мы с тобой под защитой наших меток.
– Не понял? Я показал себе на предплечье, туда, где на униформе обычно пришивают шеврон, потом провел по лицу там, где у Ади было родимое пятно.
– А! Ты про это… Я кивнул:
– Это вещи, которые нас объединяют.
– Это разные вещи. И мы с тобой тоже разные. А чем больше смотрю, тем сильней убеждаюсь, что мы одинаковые…
– Ты не прав. Наши метки – разные вещи… Твой шеврон – это щит, это клинки, что стоят за твоей спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75