Обычно прокаженные обходили села стороной, лишь немного позвенев бубенцами в стороне, дабы жители вынесли на дорогу перед ним какой-то еды. Проказы боялись, после ухода прокаженного дорогой старались не пользоваться, но часто жадность побеждала, и прокаженным доставались помои. Разместились мы под огромным деревом ввиду деревни, не доехав до заборов с четверть версты. Неведомо как они узнали про нас, но на околице деревни нас ожидали крестьяне с кольями и косами наперевес. Ади оставил нас и пошел за провиантом. Он купил бутыль самогона, хлеба, сыра, зелени и кружок домашней колбасы.
– Тебе продали? – удивился я.
– Ну да. Я платил серебром – а ведь нет чище его металла… И потом, они узнали меня и решили, что смерть боится меня до смерти.
– А прокаженный?
– Ты разве не знаешь что палачам, равно как святым и особам королевской крови дозволено общаться с прокаженными… Тем более, если прокаженный – сам палач. Они рассмеялись. Смех у них тоже был похожий, тихий. Так обычно смеются люди, привыкшие подавлять рефлексы, жить незаметно. И мы пировали почти целый день, лишь переползая в тень, когда она убегала от нас. Народец из села сперва почти весь собирался на околице, а затем разошелся по делам. Остались только дежурные, которые тут же разожгли костры. Не знаю, что они в них бросали, но те давали столько копоти, что ветер, дующий как раз между нами и деревней, иногда просто скрывал дома. Я не прикасался к Буну, хотя алкоголь съел почти всю мою осторожность. Но Ади спокойно болтал, чокался, произносил тосты. Как оказалось, знали они друг друга давно. Общих привычек у них было много – сперва я думал, что это издержки их работы, но потом оказалось, что Бун одно время был наставником Реннера.
– Сколько тебе осталось? – спросил меж тем Ади.
– Лет пять… Я не сразу понял, что они говорят о смерти Буна. Они слишком долго ходили рядом со смертью, что не боялись и своей собственной. Самогон и солнце сделали свое дело, я задремал, забылся. Не снилось мне ничего, да и дремал я недолго. То, что я спал, осталось незамеченным для моих спутников – они продолжали что-то оживленно обсуждать. Я прислушался – говорили то ли о последнем, то ли о предпоследнем заказе Буна. Тогда он убил дракона.
– … Прислали гонца, говорят, мол, животина благородная нехорошо ее травить, или там по подлому из баллисты шарахнуть. Надобна ордалия один на один… Хотя, думаю, тут слукавили – думали, если он меня сожрет, то издохнет от лепры… Как тебе мысль – прокаженный дракон?… Оба засмеялись.
– Причем, говорят, пришли ко мне первому. Ну я собрал манатки и в дорогу… Запросил, к слову, немного, но потребовал себе голову дракона. На этом заспорили. Только я сказал, а что будет, если я во время боя ему черепушку распанахаю? Припугнул, значит… Ну они согласились – там еще сочинили невесть, чего, мол дракон как есть треглавый… Был бы трехглавым – так, убить, верно, полегче. Три головы – в три разные стороны тянут, а ты с четвертой ему в задницу!… Мдя… Значит, я пошел на дракона. В первый день выпил для храбрости одну, другую, третью… Ну напился вдрызг и тут же заснул. Бун задумался, что-то припоминая.
– Короче, убил я его. Или ее… Высотой, может полторы сажени, что длинный – это да. Особенно хвост. Огнем не пыхал, врать не буду…
– И как ты его убил?
– В лес заманил, да меж ребер мечом ткнул… Оно, знаешь, все говорят: мудрый, мудрый, а ума у него не больше чем у жабы. Но устал сильно, а тут еще дождь начался, похмелье, значится… Опять же на погоду зуб разнылся. Так я завалился спать, укрывшись драконьим крылом. Туша большая, остывает медленно, но к утру закоченело, я задубел просто, простыл, потом три дня в местном замке самогоном лечился… А после столько же – от похмелья…
– И чего ты на дракона поперся? А если б сжег?
– Но не сжег же?… Мне голова была нужна, ну и кровь я слил. Один знакомый чародей сказал, что попробует сделать лекарство от болезни. Хотя, думаю, врет… Он рассмеялся, и в его смехе слышалась печаль.
– Да ладно тебе, Бун… – начал было успокаивать его Ади, – медицина ушла далеко вперед…
– Угу… Народ мрет от болезней, о которых лет двадцать назад никто и не слыхивал. Я так думаю, мне поможет только одно лекарство. То, что за могильной плитой. Ибо всем известны целебные свойства могилы, особенно в лечении горбунов… Солнце закатилось за лес. Долго светило из-за него, потом наступила ночь. Костер у нас уже горел. Но весь самогон мы уже выпили, а все слова были сказаны. В костер перестали подбрасывать щепки и мы заснули прямо там, где и сидели.

Первое, что я увидел, когда проснулся, была клеверинка. По ней карабкалась букашка. Я подумал, что в этом есть что-то не то. Закрыл глаза, подождал пока сердце сделает пять ударов… И открыл глаза снова. Ощущение неправильности не пропало. Я снял букашку и осмотрел ее – она была самой обыкновенной – шесть лапок, броня, усики. Я дыхнул на нее. Она обиделась, выпустила крылышки и улетела. Мне стало немного завидно. Меж тем, в ней все было нормально. Значит, что-то не так было в клевере. Я сорвал его. В голове отчего-то пронеслось: если бы у цветов был бы разум, то клевер, вероятно, стал бы наимудрейшим. Почему? Я и сам не знал… Не знал я и отчего говорили, будто четырехлистный клевер приносит счастье. Я не видел такого никогда – однажды я перелопатил полпуда клевера, но так и не нашел подобного. Потом я понял – удачи мне тогда хватало. Я запросто мог обойтись и без клевера, тем паче, что подков у меня было предостаточно – четыре на каждой ноге коня… Но у сорванного клевера одна клеверинка была в два листа. Я осмотрел кустик повнимательней – третий лепесток не был сорван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75