Мы до сих пор склонны недооценивать человеческий потенциал, тогда как люди и есть истинное наше богатство…»— Интересно, — заметил я, — к чему это он клонит…Но Киму явно было не до того. Он вообще мало интересовался политикой, Ким.— Так как?— Что — как? Ты мне мозги не пудри. Нет у тебя никакой тетки. Ты, что ли, заболел? Так подай заявку.Ким жалобно сморщился.— Да не я, — сказал он шепотом, перегнувшись через столик, — кот…— Кот? — Я вытаращился на него.В Нижнем Городе кошек полно. В Верхнем они — редкость. Мажоры не держат домашних животных — испокон веку не держат… Иметь кота — неудобно, даже слегка стыдно… понятная, позволительная, но все же слабость… все равно, что для мажора — держать в сортире номер американского «Плейбоя».— Чихает он, — печально сказал Ким, — понимаешь…Аскольда тем временем сменил новатор-комбайнер: «…Уборочная шла хорошо, несмотря на сложные погодные условия…» Опять корнеплоды придется у американцев покупать, подумал я.— Ну так вызови ветеринара.— Да вызывал я. Он, сука, говорит, антибиотик нужен. А на животных не полагается, сам знаешь… Достанете, говорит, отлично. Только учтите, я вам ничего не советовал.— Сам и доставай.— Так он мне не продал. Послал меня. Может, решил, что я провокатор — откуда я знаю…— Кто — он?— Говорю, малый один, в Нижнем Городе. Шевчук такой. Мне один человек сказал…Ветеринар, наверное, и сказал — подумал я. А вслух проговорил:— Шевчук? Не Адам Шевчук случайно?— Во-во! — обрадовался Ким. — Я так и думал, что ты его знаешь.— Однокурсник он мой. Бывший.Лицо у Кима сделалось совсем жалобным.— Сходил бы, Лесь, а? Я денег не пожалею… Хороший кот, жалко… Уж такая умница…Я вздохнул.— Адрес хоть у тебя есть?— Какой адрес? Он на станции очистки работает… Вот и весь адрес.— Так он, небось, днем работает… Где я его сейчас найду?— Ну, спросишь там… Лесь, ну, пожалуйста… Ты ж там свой, тебе скажут.— Какой я свой — теперь-то…Комбайнер на экране благодарил за доверие, рассказывал, как осваивал сложную машину и предлагал поделиться опытом… Кто-то за моей спиной пробормотал сквозь зубы «обезьяна дрессированная». Я обернулся — какой-то молодой парень, лица в темноте не видно.— Как я работать буду? — ныл Ким. — Считать как? Когда душа об нем болит… об паразите этом…Я помолчал, потом проговорил:— Ладно… Но ничего не обещаю…— А и не надо, — обрадовался Ким.Комбайнера сменил парижский губернатор, опять что-то там про уборочную — его я уже не слушал.
* * *
Отвык я от Нижнего Города — все тут не так, даже лифты в муниципалках. Просто-напросто железные клети, и тянут их самые элементарные тросы. Почему-то они все время выходят у них из строя, эти лифты.У винного ларька толклась компания подростков — все затянуты в черные кожаные куртки, все подстрижены чуть не наголо, даже девчонки, голоса у всех возбужденные, чуть визгливые. Я прошел мимо них беспрепятственно, хотя кто-то и свистел мне вслед. Но я был хоть и чужак, но свой чужак. Попадись им мажор, подумал я, живым бы он отсюда не ушел. И чего хотеть — согнали всех с низким ИТ в один район… А с другой стороны — где-то же они должны жить.Никакой особой ностальгии у меня не было — только странное чувство узнавания, когда все кажется знакомым и одновременно немножко не таким.Я выбрал в крохотном скверике скамейку почище и присел — подумать, осмотреться. Жара последние месяцы стояла невыносимая — даже в сумерках было видно, как по руслу Днепра расползаются языки отмелей, а от них тянется пышная зеленая муть. Берега поросли ивняком.И тут я увидел церковь. Пожалуй, только на Подоле и встретишь действующие церкви — остальные превращены в музеи истории атеизма, в Софиевском соборе на всеобщее обозрение выставлены орудия пытки — с тех еще времен, когда в Испании действовала катакомбная инквизиция. Потом-то мажоры ее поприжали. Жестокость им претит — что верно, то верно.Из распахнутых двустворчатых дверей на брусчатку падала заплата света. Я поднялся со скамейки и направился туда.Этой церкви самое меньшее лет четыреста — а если верить учебникам истории, то и больше. Построена она в честь отражения нашествия. Вот он — князь Василий, избавитель наш, основатель правящей династии, его лик сияет с настенной росписи, и крылья за спиной вздыбились, точно паруса прогулочной яхты. А в правом верхнем углу Ярослав-заступник, прямой его потомок, а вон и гетман Богдан, приведший все северные области под руку мажоров — могучий человек, не уступающий Ярославу ни ростом, ни статью. И что это нынешняя государственная политика не в ладах с официальной религией, хоть убей не пойму — лучшей пропаганды Единения и придумать трудно. Но верхушка нынче помешалась на материализме, только и знает, что твердит, что нет таких вершин, которые не мог бы взять человек, а только и добились, что с души воротит от этого ханжества!Немолодой, сутулый священник что-то там такое делал у алтаря — я растерянно топтался у него за спиной. Последний раз я был в действующей церкви, когда мне было года три от силы — бабка потащила. Помню, нам обоим потом влетело.Я кашлянул, и священник обернулся. Он был еще старше, чем мне показалось.— Вы нездешний, сын мой? — мягко спросил он.Врать смысла не имело, и я сказал:— Я из Верхнего Города.— За чем вы пришли?Я уже открыл, было, рот, чтобы сказать, что это не его дело, но тут священник мягко добавил:— За утешением?Я подумал.— Не знаю. Пожалуй, что и так. Я… как бы это сказать… не вижу смысла.— От вас ничего не требуется, — мягко сказал священник, — просто — поверить.Я покачал головой.— В том-то и беда, отец… я ведь не религиозен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30