Так пущать кишки?
— Простите нас, люди добрые! — под недоумевающие взгляды дружков детина повалился Карему в ноги. — Бес попутал!
— Бог простит! — ответил Василько. — Ступайте, радуйтеся, Христос воскресе!
— Воистину воскресе! — ответили парни и медленно пошли прочь.
— Видишь, из-за тебя чуть жизни человека не лишил! И когда — на Святое Воскресение! — закричал Василька. — А кабы он не обделался, да попер? Пришлося бы ему и вправду кишки вынимать. Ты представляешь, что опосля бы в Орле сталось?
— Василько, — еле слышно прошептал Карий. — Ты мне поможешь на колокольню взобраться? Звонить хочу.
— Лихорадит что ль, али в беспамятство падаешь? — казак пощупал Данилин лоб.
— Поможешь или нет?
Они взобрались на церковную колокольню. С ее высоты маленький Орел-городок был словно на ладони: там продолжался нескончаемый девичий хоровод, чуть поодаль, на вкопанных столбах и навешанных веревках качались дети, и повсюду мелькали кафтаны да серые мужицкие армяки, вперемешку с разноцветными платками и шамшурами замужних баб.
— Василько! — крикнул Карий. — Читай тропарь!
Казак с удивлением посмотрел на Данилу и, перекрестясь, нараспев запел: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Данила взялся за собранные веревки и, что было сил, ударил в колокола.
***
В избу Белухи, приткнувшуюся на окраине городка, Строганов пришел глубокой ночью. Скинул шапку, перекрестился на образа и, не раздеваясь, сел рядом с Карим на лавку.
— Ты, говорят, звонил.
— Звонил.
— Что ж ко мне не пришел? Похристосовались бы…
— На колокольне со всем миром похристосовался.
— Вон оно как, — покачал головой Строганов. — А я Игнашку в Сольвычегодск, к Семену, отправил. Наплел он и о тебе, и о Мавре Григорьевне. Зависть в нем взыграла, вот и решил ославить. Поначалу самого повесить хотел, а бабу постричь в монашки, потом отошел. Ради Пасхи помиловал.
Строганов замолчал, сквозь полумрак избы вглядываясь в лицо Карего. В какой-то момент ему показалось, что Данила закрыл глаза и улыбнулся.
— Я тут принес тебе, — Григорий Аникиевич выложил на стол небольшой кожаный мешочек. — Подлечись сколько нужно, коли потребуется что, говори, сыщем. С Москвы привезем, али у англичан купим. Очистится Кама, на струге пойдешь к Якову, в Чусовской городок.
Не дождавшись ответа Карего, Строганов поднялся и, не прощаясь, направился к выходу.
— Отпусти, Данила, казака на мою службу. Взамен любого бери!
— Здесь, Григорий Аникиевич, все на твоей службе, — из темноты ответил Карий. — Васильку и спрашивай.
Казак соскочил с полатей и в одном исподнем да босой подошел к Строганову.
— Ты, Аникиевич, на меня не серчай, только к твоему двору подхожу також, как бабе нагайка. Худо тебе сейчас, никому не веришь, за бродягу уцепиться готов.
Строганов обнял Васильку и, расцеловав, со слезами на глазах ушел в ночь.
Казак смотрел вслед одинокой фигуре, пока она не растаяла в ночной темени. Затем Василько вернулся в избу и сел на строгановское место рядом с Карим.
— Не бойся дверей, а бойся щелей, — развел руками казак.—А я, грешным делом, и взаправду поверил, что так затосковал по бабе атаман, что в бреду любую под себя подминать стал!
— Зря ты, Василько, от здешней службы отказался. Летом на Чусовой совсем худо бывает. Может статься, последнее для нас лето.
— Ничего, мы еще погуляем! Рано еще определяться в дворовые холопья, — глаза казака лихорадочно заблестели. — Воли я хочу, Данилушка, вольной воли! Такой, чтобы окромя Христа никому не кланяться, чтобы хаживать, где захочется, и делать, что по сердцу!
— Значит, и от меня уйдешь?
— Уйду, Данилушка, Богом клянусь, уйду! Смертью грозить станешь, все равно не остановишь!
Глава 2. По живой воде
Легкий струг с раскинувшим крылья резным соколом на носу, словно сани, скользил по маловодной Каме, не набравшей сил от хоронящегося по северным лесам да ложбинам еще не растаявшего снега.
— Чудно! — восторгался Василько, — по реке идем, аки посуху. Ни волн не гоним, ни воды не плещем. Почитай, так же, как и в Орел ехали, только топереча за нами следов-то не видно!
— Не приведи Бог! — покачал головой Савва. — Сколь горя в Орле пришлось перенесть. Самих Господь чудом поберег.
— Будет пужать, — отмахнулся казак. — Зато Строганов богатою казною пожаловал, да запаса зелейного вволю отмерил. И пуль, и пороху вволю, как на войне с туркой. Теперь пали — не хочу! Я вон, еще легчайшей кольчужкой да мисюркой разжился!
Василька с гордостью напялил на голову небольшую кожаную шапку, отделанную клепаными чешуйками и большой железной чашкой наверху.
— Как доспех?
— Почто миску на голову пялишь? — засмеялся Карий. — Думаешь, и впрямь защитит?
— Со святыми угодниками убережет! Давай на спор, Данила, звездани мя по голове кистенем, враз сомненица отлетят!
— А ежели душа в рай? — пробурчал Снегов. — Или того, опять умом повредишься!
— Ты, Савва, мужик добрый, только слегка недоделанный! — съязвил казак. — Оно и понятно, столь годов живать, да отродяся живой бабы не испытать. При таком житии скотинке и то белый свет опостылет, что же про грешное семя адамово баять!
С казаком Снегов спорить не стал, молча повернулся и ушел с носа к рулевому.
— Скажи-ка, Брага, дойдем ли сегодня до городка Чусовского?
— Куды там! Почитай, по Каме от Орла до устья Чусовыя реки верст восемьдесят с гаком будет, да по Чусовой верст пятьдесят. Была бы еще река полная, могли бы и поднажать, а так только в оба гляди, не то на мель сядешь, али об камень стукнешься.
Брага Моисеев, опытный строгановский кормщик, разгладил рукою растрепавшуюся по ветру жидкую бороденку, и с достоинством замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78