«Остаюсь», – решил Нил, чувствуя все же некоторую тревогу.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой граф Лопухин удостаивается высочайшей беседы, Еропка вновь приходит в ужас, Нил помогает строить гидроэлектростанцию, а полковник Розен поет дифирамбы ручным гранатам
Мощный, новейшей конструкции, паровоз «Змей-Горыныч» лихо свистнул, отгоняя зевак от края дебаркадера, запищал тормозами, окутался паром и зашипел, как настоящий змей. Не доехав ровно одной сажени до земляной насыпи, венчающей конец пути, он замер. Звонко ударил колокол, возвещая о точном – минута в минуту – прибытии «Красной Стрелы» на Николаевский вокзал.
И сейчас из распахнувшихся дверей вагонов мимо кланяющихся в ненапрасной надежде на чаевые вагонных служителей повалили пассажиры, смешавшись с пестрой толпой встречающих. Мелькнули бляхи носильщиков, послышались зазывные крики: «А вот кому вещи поднести? Без обмана и утруски! Не зевай, торопись, недорого!» По преимуществу бляхи стремились к вагонам первого класса, но не обходили вниманием и второй, а что до третьего, то его в «Красной Стреле» отродясь не водилось.
В вагоне произошло оживление. Мимо открытой двери купе Лопухина прошествовало семейство: пожилой толстый господин в летнем пальто и котелке, пыхтящий под тяжестью двух чемоданов и одновременно сражающийся с гигантской шляпной коробкой, его пышнотелая супруга в платье с преогромным турнюром и две дочки-близняшки с одинаковыми болонками на руках.
– Ну-ка, – шепнул Еропке граф, – скажи, кто таков.
– Вон тот толстый господин?
– Полный, а не толстый. Сколько тебя учить. Еще лучше – представительный. В крайнем случае – дородный.
– Ну-у, барин… По-моему, он толстый, а никакой не представительный.
– Не пытайся выиграть время, отвечай. Итак, этот господин…
– Банковский служащий, – последовал немедленный ответ.
– Какого ранга?
– Высшего.
– Директор банка?
– Нет. Разве что банк совсем никудышный. Ничего себе шишка, но не директор.
– Так, – сказал Лопухин. – А почему, скажем, не… м-м… помещик, едущий в Петербург пристраивать дочерей в Смольный?
– В мае месяце? Шутите, барин. И на помещика-то он вовсе не похож…
– А на банковского служащего, выходит, похож?
– Точно. Вылитый. А что, не так?
– Этого полного господина, – наставительно произнес Лопухин, – зовут Аполлон Фаддеевич Шейкин, он служит главным инженером у Путилова. Проходил свидетелем по делу о мраксистских кружках. Пятьдесят один год, награжден Станиславом третьей степени, женат первым браком, трое детей, старший сын служит подпоручиком в Павловском полку. Вся семья страдает грудной жабой и регулярно лечится на водах, откуда, надо полагать, и возвращается в столицу. Вот тебе и банковский служащий.
– Ну-у, барин, это нечестно! У вас небось картотека, а у меня что?
– Картотека прежде всего должна быть вот здесь. – Граф легонько постучал себя пальцем по лбу.
– Куражьтесь, барин, воля ваша…
За астматичным семейством явился Нил. Не решаясь войти в купе, мялся в проходе, пока не был ушиблен чей-то кладью. Не дожидаясь указания барина, Еропка втащил мальчишку в купе.
– Сиди тут. Вещи где?
– Там, – указал рукой Нил в сторону соседнего купе. – Лежат.
– «Там»! Кому было сказано не отходить от вещей! Думаешь, воры только в Сибири водятся? Балда! На минуту тебя оставить нельзя!
– А вы сами?
– Что я? Не видишь, что ли: я вещи барина укладывал. Вот он, саквояж. У каждого свое дело. Есть у меня время за тобой следить, а?..
Попыхивая папироской, Лопухин иронически наблюдал за потугами слуги внушить Нилу элементарные представления о служении. Неизвестно, какая педагогическая поэма могла развернуться на его глазах, если бы в тамбуре не рявкнули зверем, явно игнорируя надпись «Господ встречающих просят не входить в вагон»:
– Смирно стоять, морда! Я тебе покажу «не положено»! Живо показывай, который тут граф Лопухин…
Хамская эта реплика возымела совершенно различное действие на барина и слугу. Если Лопухин лишь снисходительно усмехнулся, то Еропка мгновенно ощерился, как терьер, унюхавший мерзейшее порождение этого мира – кошку.
– Спрашивал давеча один – который, мол, тут граф, – проворчал он со значением. – Потом метелку у горничной клянчил: зубы свои по ковру никак не мог собрать…
– Цыц! – сказал ему Лопухин.
– Почему, барин?! Всякий-разный будет вот так вот вас не уважать? Тогда уж лучше совсем на свете не жить, ей-богу.
– Цыц, сказано. Выгоню.
– И-и-и!.. Куда же вы без меня, барин? Пропадете вы без меня. Совсем пропадете, как пить дать…
– Ладно, не выгоню, только цыц!
В дверном проеме возник человек в мундире с аксельбантами. Щелкнул каблуками:
– Я имею честь видеть графа Николая Николаевича Лопухина?
– Именно так, – отвечал Лопухин, убивая окурок в пепельнице.
– Флигель-адъютант его императорского величества Ипполит Артамонович Барятинский. – За представлением последовал новый щелчок каблуками. – Имею поручение встретить и сопроводить. Попрошу ваш багаж. Прохор, прими. Экипаж ждет.
Ни черта не значили эти щелчки. Физиономия затянутого в мундир, как колбаса в кишку, флигель-адъютанта носила на себе несомненные признаки наглости, брезгливости и недовольства данным поручением. Но придраться было не к чему.
Важный ливрейный Прохор принял чемоданы. На долю Еропки достался лишь саквояж, который он тут же вручил Нилу: «Потеряешь – уничтожу». На выходе из вагона Лопухин сунул служителю рубль, подмигнув: «Что, мол, не приходилось еще иметь дело с императорскими адъютантами? Мотай на ус».
Двинулись через вокзал. Прохор с двумя чемоданами играл роль волнолома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17