И он полез, хватаясь руками за согнутые колени и расставленные ягодицы, наступая на лбы, груди, спины, по бьющемуся тонкой нитью пульсу, сквозь возмущенные вскрики, раздававшиеся, когда он упирался в чье-нибудь брюхо или грудь, вцепившись раз в чьи-то плечи и так близко наклонившись к лицу одной тупо уставившейся на него бабы, что его щеку овеяло ее могильным дыханием, чувствуя, как тела напрягаются, чтобы устоять под его весом. Даже когда он полз по сточной трубе за Владом, было не так муторно. Наконец он оказался наверху и, спотыкаясь, вошел через проем в тоннель. Весь запачканный, душевно раздавленный, он готов был занять место среди этих обреченных, полумертвых существ и ползти вместе с ними куда угодно, образуя проходы и тупики для новичков. Он прислонился к стене, собираясь с силами. Из дальнего конца тоннеля внутрь лился синий свет, мерцая на каменных стенах, – значит, впереди его ждет еще одна зала. Видимо, не менее жуткая.
Он устало побрел по тоннелю, один раз остановился, задумался, есть ли у него выбор, решил, что нет, и двинулся дальше. Вскоре он, как и ожидал, оказался на верхней ступеньке широкой мраморной лестницы, спускавшейся во вторую залу, тоже громадную, но здесь длина превосходила высоту. По форме помещение можно было бы сравнить с яйцом, положенным на бок; пол был светло-серый, ровный, но слегка волнистый, как порядком выветренный известняк, – это навело его на мысль об огромной пещере природного происхождения, подземной галерее, какую мог бы изобразить в своем сочинении какой-нибудь пишущий в нелепо-вычурном стиле фантаст. Здесь тоже неведомо откуда лился синий свет и стены тоже были украшены бесстыдными барельефами. Сама же зала была заполнена сотнями человеческих фигур, но эти не ползли: некоторые стояли, иные прохаживались, а кое-кто даже танцевал. Одетые в элегантные лохмотья, в которых можно было узнать бывшие бальные платья и фраки, двигаясь изящно, хотя и несколько скованно, бледные пары кружились в тусклом свете под неслышные (по крайней мере Бехайму) ритмы медленного вальса, стараясь не наступить на бессчетные мелкие круглые черные пятна, точками размечавшие широкое пространство залы, и то исчезали в тенях приблизительно десятка огромных статуй – воинов, зверей, – возвышавшихся в разных местах, как шахматные фигуры в эндшпиле, то вновь выплывали из них. Точь-в-точь тот бал в парадной зале накануне убийства, только без музыки и смеха, без разговоров, лишь плотная тишина, словно текущая от синих теней в дальнем конце.
Несмотря на болезненную странность представшего ему зрелища, это помещение показалось ему более гостеприимным по сравнению с предыдущим, но не успел он хоть сколько-нибудь успокоить себя этой мыслью, как заметил поднимавшуюся навстречу ему по лестнице женщину, и тревога с прежней силой охватила его. С более близкого расстояния он увидел, что она довольно красива, правда, это впечатление скрадывалось бледностью и застывшим выражением лица, характерными, как он слышал, для старейших и почтеннейших представителей Семьи. Ее черные волосы были заплетены в тяжелую косу, свисавшую с плеча; сквозь прорези платья из белой парчи проглядывали плавные округлости живота и грудей; в ней чувствовалась сила, пожалуй не слишком сочетавшаяся с тонкостью сложения. Черты лица можно было назвать средиземноморскими: большие черные глаза, высокие скулы, полные губы. Оливковый цвет кожи приобрел восковой оттенок, который тем не менее не убавлял ее физической привлекательности, – на самом деле чем дольше он в нее вглядывался, тем больше мертвенная бледность и неподвижность лица начинали как бы подчеркивать ее красоту, каким-то порочным образом оттенять ее телесную прелесть. То, кем она была, предполагало, что она способна на крайнюю жестокость и мстительность, но он не мог не восхищаться ею, не желать сблизиться с ней и тем самым завладеть хоть частью ее знаний и силы. Сколько, интересно, ей лет? Можно держать пари, не меньше тысячи. Она могла жить в Византии и Римской империи, сопровождать в путешествиях Дария и Цезаря. Она могла быть Еленой, Магдалиной, Клеопатрой, критской колдуньей. Перед ней, с мощью исходившего от нее холодного огня, притупившей его страх и с каждой секундой покорявшей его своими чарами, все женщины Семьи, которых он знал, даже Александра, казались девчонками.
Она приоткрыла было рот, потом сомкнула губы, вздохнула, как будто ей трудно было вымолвить хоть слово. Наконец она заговорила резким, ломким голосом, разделяя некоторые слова паузами на слоги, которые скрепляло ее хриплое дыхание.
– Очень рады видеть тебя, Мишель, – приветствовала она его, подавая левую руку, украшенную широким серебряным браслетом с лунным камнем. – Идем же, позволь мне представить тебя твоим старшим братьям и сестрам.
Ее рукопожатие было обманчиво нежным. Она знал, что ей не составит никакого труда оторвать ему руку и швырнуть его на середину залы, но, пока она вела его вниз по ступеням и дальше, среди скользивших по зале танцующих пар, внимание его занимали не страшные последствия, к которым способно было привести ее прикосновение, а дрожь возбуждения, охватывавшая его всякий раз, как она задевала его бедром; головокружительный аромат ее крови; рябь, пробегавшая вверху по молочной плоти грудей от ее шагов; свет, вспыхивавший в ее глазах, когда она бросала на него взгляд, – так золотая рыбка поднимается на миг к поверхности черного озера, едва успевая сверкнуть, но по яркости видно, что это не просто отблеск на воде; смущенная полуулыбка, появлявшаяся на ее устах, когда она ловила на себе его пристальный взгляд;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84