Дверь кабинета затрещала, посыпались щепки. Кожа госпожи Долорес потемнела и покрылась волдырями, вопли ее перешли в какой-то скрип и скрежет, едва слышный сквозь треск пожиравшего ее огня. Страшно было смотреть на лопающуюся маску ее лица, и в эту минуту Бехайм не чувствовал никакого злорадства, ни йоты торжества. Она бросилась к ним, роняя капли пламени, но они отпрыгнули в сторону, и тогда она повернулась, потом, шатаясь, сделала шаг влево и, на мгновение застыв, как будто решая, как быть дальше, и тем самым не оставляя Бехайму сомнений в том, что она делает это осознанно, нырнула в черную пасть, парившую в воздухе, в тот самый миг, когда в дожде щепок, во взрыве разлетающихся досок сквозь дверь вылетел Фелипе – с обнаженными клыками, покрасневшими глазами – воплощение кошмара. Увидев Долорес и ужаснувшись, он схватил ее за запястье, а она, падая – может быть приняв его за Бехайма или просто непроизвольно, – стиснула его в объятиях. Несколько секунд они балансировали на грани между жизнью и смертью, наполовину погрузившись в эту стылую черную пустоту, но не уйдя в нее с головой; пламя поползло по руке Фелипе, доставая языками его лицо. Тут Бехайм, понимая, что упустить момент будет смерти подобно, подбежал и подтолкнул их.
Они исчезли в пропасти, и наступила мучительная тишина. Казалось невозможным, чтобы столько жизненной энергии в одно мгновение ушло в небытие, и от внезапности и окончательности этих смертей – если то была смерть – Бехайма охватила тоска. Может быть, госпожа Долорес надеялась, что эта чернота потушит пламя? Но этого не случилось. Бехайм видел: они продолжали гореть и после того, как отдалились на огромное расстояние, – красноватая звездочка посреди роящихся бледных огней. Повисшее безмолвие заключило его в свой плен, обратив его ум внутрь, и он задумался – как он неумел, как наивен.
С какой легкостью он позволил ей обвести себя вокруг пальца!
Теперь его могли лишить бессмертия. За такое преступление его убьют, приговорят к Озаряющему Жертвоприношению. Связанный по рукам и ногам, он, лопаясь пузырями, испечется в рассветных лучах на башне, солнце выпарит его дух, курящимся дымком зашлет его в будущее, и он в предсмертном стоне будет выкрикивать то, что ему откроется, молясь, чтобы его видения доставили наконец достаточно сведений, полезных для Семьи, и Патриарх даст знак слуге вонзить в него осиновый кол и положить конец его агонии. Он вспомнил рассказы об Озаряющем Жертвоприношении, которому подвергли Джузеппе Чинцалу, длившемся несколько часов, когда видения несчастного отличались такой ясностью и были настолько важны, что Патриарх тянул до последнего. Говорили, что от Чинцалы остались одни головешки да угольки, продолжавшие с шипением выплевывать сквозь пепел кровавые розочки и предсказания.
Что же это такое – солнце, раз оно способно извлекать такие таинственные алмазы из жара и надвигающейся смерти?
И что такое душа, когда она в силах улететь столь далеко, уйти в толщу времен – и сохранить связь с плотью?
Бехайм стоял в замешательстве, пытаясь осмыслить то, что произошло, собрать звенья событий в одну цепь и увидеть хоть проблеск надежды. Но единственное, что он увидел, была его глупость – и предательство Александры. Сомнений нет: она его использовала. И тем самым подвела к гибели. Загадочная бездна, в которую канули госпожа Долорес и Фелипе, казалась теперь черным зеркалом, отражающим его собственное будущее.
Тревожное пламя занялось в его мозгу. К горлу подступил желтый водянистый кислый страх.

ГЛАВА 13

Жизель, потерявшая от всего случившегося дар речи, потащила его за руку к двери. Хотя он был парализован страхом, в его душе все еще оставалось место для жалости к ней. Ведь она понимает: отправив на тот свет сразу двоих, они обречены. Но ему было невыносимо отказаться от всякой надежды на то, что она уцелеет, и, поскольку бежать представлялось лучшим выходом, чем ждать, он решил создать хотя бы видимость борьбы за спасение, и они устремились с подъемного моста вниз, через круто уходящий в пропасть лабиринт арок и лестниц, все ниже и ниже, в самые недра замка, по закоулкам, запрятанным так глубоко, что, вскидывая иногда голову, он видел не огромные висячие фонари, а бледные звезды, мерцающие в сумрачном небе. Вот-вот, казалось ему, за их спинами раздадутся окрики, но погони не было. Могло ли так случиться, что преступление прошло незамеченным? Других объяснений ему в голову не приходило. Но если и так, рано или поздно Фелипе и Долорес хватятся, и Александра шепнет, что виноват он. Она не могла предвидеть, что он убьет любовников, но теперь он был уверен, что в ее планы входило как-нибудь бросить тень на него или на Агенора; вероятно, она расставила на него сети. Тем не менее она вела его в нужном направлении – сведения о возможных совместных делах Агенора и Фелипе стоило обдумать, хотя пока неясно, как это могло быть связано с убийством Золотистой.
Он готов был обвинить ее в предательстве, но для окончательного вывода пока не хватало доказательств. Требовалось время, чтобы профильтровать мутные воды и отделить от грязи твердые факты. Да, именно это нужно ему сейчас. Время и неправдоподобное везение.
Больше двух часов они бежали, стараясь держаться самых темных уголков, и наконец увидели перед собой зияющий вход в тоннель, над аркой которого был начертан замысловатый рисунок, изображавший нимф, поверженных на колени и насилуемых сатирами, пристроившимися сзади. Рты нимф были перекошены, руки простерты вперед, как будто где-то там далеко, в темноте, их ждало избавление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84