Вы, кажется, уже имеете на них ответы, – раздраженно заметила я. – Если хотите, да, окончательное решение было принято только после моего приезда сюда.
– Это было ваше желание, чтобы он уехал с вами?
– Почему бы и нет? Он последний из Жераров и единственный мой родственник по отцовской линии. Да, это мое желание. И если он медлил с принятием решения, это тоже вполне понятно. Он обезображен и очень чувствителен, а ведь для паспорта нужна фотография. Мне потребовалось некоторое время, чтобы убедить его сделать наконец последний шаг.
– Ах да... – пробормотал полковник. – Действительно, проблема. – Он повернул голову и посмотрел на Этьена: – Капитан, Дюваль все еще держит студию в Орийяке?
– Да, конечно, – ответил Этьен и быстро посмотрел на меня. Слишком быстро, как мне показалось. – Поль Дюваль – вот решение вашей проблемы, Дениза. Великолепный фотограф и тактичный человек. Он сам когда-то был активным лидером маки и прекрасно поймет, что чувствует ваш дядя, поскольку его лицо тоже в рубцах и во время войны он потерял ногу. Уверен, что он не откажется приехать в замок и сделать нужные для визы фотографии. Или вы его легко найдете сами в Орийяке. Там каждый знает Поля.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Поль Дюваль... я запомню. Это все, о чем вы хотели меня спросить?
– Да, и мы благодарны вам, мадемуазель, за сотрудничество. – Полковник улыбнулся и встал. – Сожалею, что помешал вашему сеансу, мадемуазель. Теперь я вас оставлю.
Он подошел к окну, перепрыгнул через низкий подоконник и скрылся за углом, где был припаркован грузовик. Я смотрела ему вслед со смешанным чувством удивления и возмущения.
– Ну? – буркнула я, поворачиваясь к Этьену и с ненавистью глядя на него. – Если и вы покончили со своим тайным расследованием, месье, я пойду.
Я схватила сумочку и сверток, направилась к двери и повернула шарообразную ручку. Дверь не открывалась, видимо, она была заперта на замок. Я повернулась раздраженно.
Этьен, небрежно привалившись к стене, подбрасывал на ладони тяжелый старинный ключ.
– Как вы смеете, месье! Откройте сейчас же дверь или я закричу на всю округу!
– Пожалуйста, Дениза, – успокаивающе улыбнулся он, – я ужасно сожалею, но это был приказ. Я ничего не мог сделать...
– Тогда откройте дверь сейчас же! – выпалила я.
– Вы так красивы, когда сердитесь, Дениза. Когда мы поженимся, я буду сердить вас постоянно. Я буду самым гордым мужем во всей Франции.
– Что?! – возмущенно воскликнула я, ощущая, как горячая кровь приливает к щекам.
– Это правда. – Он пристально и изучающе рассматривал меня. – Я намерен на вас жениться, Дениза. Вы скоро тоже свыкнитесь с этой мыслью. Она пришла мне в голову в тот момент, когда я увидел вас в своей кровати в Везоне, и с тех пор не выходит из головы. Клянусь вам в этом.
– А вам не приходило на ум, что я могу ответить "нет"? К тому же маловероятно, что вы сможете когда-либо деликатно попросить меня об этом. Кроме того, это была вовсе не ваша кровать, а кровать Мадлен. И к счастью для вас, я была тогда без сознания. Ибо, если бы вы взглянули на меня тогда подобным образом, воображая себе бог знает что, то получили бы звонкую пощечину, месье!
– Потому что смотрел на вас с восхищением?
– Потому что у вас дурные манеры и уйма самоуверенности. И прямо сейчас я хочу, чтобы вы немедленно открыли дверь – я ухожу. После этого... этого оскорбления, месье, вам придется подыскать себе другую модель.
– Ах да, – сказал он, как будто внезапно до него дошло. – Теперь понимаю. Это все из-за вопросов, что полковник задавал о вашем дяде? Вы ведь совсем не на меня злитесь. Это полковник вас так взбесил.
– Вы дурак! – выкрикнула я.
Он откинул назад голову и рассмеялся:
– О, свои недостатки я знаю, Дениза. Очень хорошо знаю. Как вы сказали, у меня плохие манеры и уйма самоуверенности. Что там еще было? Ах да, еще нахальство. И конечно, я такой же дурак, как и все влюбленные мужчины. Но ведь ни один из нас не совершенен. И со временем вы поймете, что любите меня за мои недостатки так же сильно, как и за мои достоинства. Должен же я иметь хоть какие-то достоинства, а? А я научусь любить вас за ваши недостатки, Дениза. Вы такая же горячая и темпераментная, как и любая француженка, и так же избалованны, как любая американка. И, как я информировал полковника, вы импульсивны и неспособны плести интриги. Я и не мыслю вас иной, правда.
– Вы... вы... вы просто невыносимы! Вы...
– Негодяй? – предположил он на английском. – Нет, не то. Злодей? Тоже нет... этим словом теперь не так часто пользуются. Может, мерзавец? Нет, это чисто по-английски. Самодовольный, ограниченный тип? – Этьен покачал головой, как бы размышляя. С нахмуренными бровями и полурасплывшимися в улыбке губами он выглядел комично. – Ваши американские словечки никак не приходят мне на ум. Но в одном я уверен точно: если у меня хватит мастерства написать вас такой, как вы сейчас выглядите, полной одновременно ярости и очарования, это будет шедевр. Может, его когда-нибудь выставят в Лувре.
Не знаю, как это случилось, но смех неудержимо выплеснулся из моего горла, и я оказалась в объятиях Этьена.
– Хватит хохотать! Все, что я сказал, – чистая правда! – Он говорил нежно и недоверчиво, как будто случилось чудо, в которое не мог поверить – Я люблю тебя. Каждый раз, когда я смотрю на твои губы, я размышляю, останутся ли они холодны под моим поцелуем или пригласят меня к более горячему.
Позже я позировала ему около часа, пока он делал предварительные наброски, и твердо знала, что этот портрет действительно будет очень хорош. Мне всего двадцать один год, и я влюблена в первый раз в своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51