Ребенок избегает общения с незнакомыми людьми, чурается даже родных.
Элиот кивнул.
– А если ребенок чрезмерно агрессивный, это тоже может быть признаком?
– Да, ребенок может проявлять агрессию по отношению к другим детям, особенно это заметно в сексуальном плане. – Дженет, похоже, хотела что-то добавить, но, видимо, вспомнила мой совет не давать Элиоту лишней информации.
Элиот казался удовлетворенным.
– Томми, по вашим словам, внешне абсолютно нормален, выглядит старше своего возраста, но это только маска, скрывающая глубокую уязвимость.
– Возможно, – осторожно сказала Дженет, начиная догадываться, куда клонит Элиот. – Многие дети кажутся счастливыми, в то время как…
– Иными словами… – не дал себя сбить Элиот.
Я так ненавидел это выражение, что, не сдержавшись, выдвинул протест.
– Он вкладывает слова в уста свидетеля, ваша честь.
– Пока нет, – резонно возразил Элиот. – Я не закончил мысль.
Судья Хернандес позволил ему продолжать.
– Итак, – сказал Элиот, – вы углядели в застенчивом ребенке признаки сексуального насилия. Вы же утверждаете, что и активность поведения может намекать на трагедию. Если ребенок не проявляет ни того ни другого, вы опять выдвигаете предположение, что и он подвергся сексуальному насилию.
Дженет не дала Элиоту переиграть себя.
– Реакции бывают различными, – сказала она.
– Боюсь, вы до смерти напугаете присяжных, – спокойно сказал Элиот. Кое-кто после заседания может обнаружить у своих детей признаки сексуального насилия.
– Протестую, – сказал я, прежде чем он закончил. – Адвокат не задает свидетелю вопросы, а навязывает свое мнение.
– У вас есть вопросы? – мягко спросил судья Хернандес Элиота.
– Да, у меня есть вопрос. Доктор, – Элиот приложил усилия, чтобы было очевидно: он корректен только из вежливости, – вы сказали, что обследовали сотни изнасилованных детей. Вам когда-либо встречался ребенок, который не пережил сексуального принуждения?
Дженет не поняла.
– Конечно, я лечу детей с разными отклонениями. Я специализируюсь на перенесенных сексуальное насилие детях, но у меня есть и другие пациенты.
Элиот покачал головой.
– Я имею в виду другое, из той тысячи детей, которых вы обследовали, удалось выявить хотя бы одного, который лгал?
– Конечно, – подтвердила Дженет.
– И сколько? – спросил Элиот. – Из тысячи скольким вы не поверили?
– Протестую, – выкрикнул я, не задумавшись, как обосновать протест. Я решил прикрыться стандартной фразой. – Это несущественно. Мы говорим об определенном ребенке.
Лицо Элиота выражало крайнее удивление, когда он обернулся ко мне.
– Мне кажется, свидетель в своих показаниях упоминала других пациентов, – невинно сказал он.
– Протест отклонен, – согласился судья Хернандес. Он одарил меня таким взглядом, как будто увидел перед собой неопытного юриста, который впервые в жизни появился в суде и делает непростительные ошибки. – Вы сами дали такую возможность, прокурор, – добавил он в мой адрес.
– Так сколько? – напирал Элиот.
– Несколько, – сказала Дженет и тут же поправилась. – Совсем мало. Не могу назвать точное число…
– Несколько? – не веря своим ушам переспросил Элиот. – Из тысячи детей? Что значит "несколько"? Пять, шесть?
– Гораздо больше, – торопливо сказала Дженет. – Но вы должны понять, ко мне попадают дети, которым удалось провести многих людей. Я не…
– В первую очередь, конечно, своих родителей, они ведь потеряют голову, узнав, что их ребенок оказался в руках насильника, – сказал Элиот.
Он выглядел очень хладнокровным. Дженет, напротив, заволновалась, как человек, пытающийся отразить нападки.
– Да, конечно, – сказала она, – но и других людей тоже. Учителей, врачей, иногда даже полицейских.
– Но вы специалист, доктор. Вы оцениваете поступки детей, исходя из многолетней практики, – он произнес это вкрадчивым тоном, – и вы верите им всем, не правда ли, доктор? Вы безоговорочно верите ребенку, который утверждает, что подвергся сексуальному насилию?
– Это неправда, – возмутилась Дженет.
– Подскажите, какой процент, по вашим наблюдениям, составляют лгунишки?
– Довольно низкий, – признала Дженет.
– Просто низкий, так будет точнее.
Дженет напряглась. Она очень хотела быть понятой.
– Ко мне обращаются очень несчастные дети. Расторможенные. Трудно наверняка определить, что этот ребенок живет в придуманном мире.
– Хорошо, – согласился Элиот, – несчастье может быть вызвано различными причинами, не так ли? Ребенка можно обидеть и чем-то другим, вовсе не подвергая насилию, и это достаточный повод, чтобы солгать, вы согласны, доктор?
– Да, конечно.
– Некоторые дети лгут не переставая! Вам не случалось в своей практике встречаться с патологическими лгунами?
– Возможно, с одним или двумя. Настоящих патологических лгунов, как это ни странно, очень мало.
– По крайней мере, вы с ними сталкиваетесь не каждый день, доктор?
Дженет промолчала.
Элиот продолжил:
– Если ребенок открывается по горячим следам, это указывает на правдивость, не так ли? Ребенку, охваченному болью и страхом, можно верить?
– Да. Большинство из нас…
– Но неделя проходит за неделей, и, борясь с чувством вины или страха перед незнакомцем, он молчит, и это оправданно, доктор?
– Дети могут и так реагировать.
– Хорошо. Прошло два года, ребенок окружен заботой родителей, он в безопасности, ему не приходит в голову фантазия обвинить кого-то в извращенности, пока в один прекрасный день, устроившись поудобнее перед телевизором, он видит сюжет о несчастье, приключившемся с другими детьми, его родители завороженно смотрят на экран, они сочувствуют жертвам, и только тогда мальчик решается поведать о своей истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125