Из-за напряженной подготовки к суду мы иногда не видели никого, кроме друг друга, вместе завтракали, обедали и ужинали. Хотя Бекки все еще появлялась в суде, большинство обвинительных актов она передала двум помощникам. Она мне не открылась, но, судя по моим наблюдениям, наша близость сказалась и на ней. Она чувствовала себя изгоем даже в окружении коллег. Мы готовились к суду так секретно, что не могли делиться своими соображениями ни с кем. Естественно, за обедом, во время коротких перерывов, мы затрагивали и другие темы. Она знала, что Линда давно ушла из моей жизни, и Бекки была одна.
– Почему бы тебе не позвонить тому парню… – Я чуть не сказал мальчику. – Донни, не встретиться с ним? Уверен…
– Донни нельзя звонить, – прервала Бекки, – он объявится, когда ему будет удобно. – Ее голос был таким спокойным, почти удивленным, как будто она читала вслух стихотворение, которое разучивала часами. – И пожалуйста, добавила она более оживленно, – если когда-нибудь встретишься с ним, не называй его Донни. Это наша маленькая тайна. Вообще-то он Дон.
– Ты сознательно понизила голос, когда произнесла это имя, или?..
– Так надо произносить его имя, – сказала Бекки, опустив подбородок совсем низко, снова повторяя: – Дон.
– Наверное, так диктор будет произносить его имя, представляя нового президента, – предположил я.
– О, Донни никогда не имел ничего общего с политикой, – быстро сказала Бекки. – Он…
И внезапно замолчала. Она снова смутилась. Вообще-то мне польстило, что она забыла, с кем говорит. Чтобы загладить неловкость, я сказал:
– Ты боишься показаться навязчивой? Позволь тебе заметить, что мужчинам это нравится. Особенно симпатичным. Я влюблялся в каждую девчонку, которая меня преследовала.
Бекки ухмыльнулась при слове "каждая". Ох уж эти юристы, нельзя слово в простоте сказать.
– Что, много было поклонниц, а? – насмешливо спросила она.
Я задумался и не скоро пришел в себя. Когда я выбрался из лабиринта мыслей, то обнаружил, что Бекки тоже замолчала. Я стушевался оттого, что забылся в ее присутствии.
– Это будет унизительно, – сказал я, паркуя машину.
Стоянка была наполовину пуста. У меня еще остались сторонники, последняя надежда на выборах. Некоторые из них пришли на митинг. Юристы – на случай моей победы, кое-кто из кандидатов не упустил возможности покрасоваться в кадре, не все сторонники еще знали, что я стал отверженным в мире политики. По машинам на стоянке можно было определить, что и таких было мало.
В сумерках расплывались контуры низкого здания.
– Пусть люди увидят, – тихо проговорила она, – что они с тобой вытворяют. Пусть знают о звонках и давлении, которому ты противостоишь. Если бы люди имели понятие, против кого ты идешь…
– Это, наверное, не имеет значения.
Бекки вышла из машины. Фары автомобиля осветили ее фигуру, но лицо оставалось в тени. Бекки, должно быть, это нравилось.
– Можно, я скажу тебе кое-что? – спросила она.
– Конечно. – Я захлопнул дверцу машины и двинулся к зданию. Она догнала меня и остановила. Ей не хотелось говорить на ходу.
– Знаешь, ты не играешь в политику, не оказываешь услуг, и так работает вся служба, – торопливо сказала она, – но я никогда не общалась с тобой близко, чтобы проверить это. Я предполагала, что тебе приходится оказывать мелкие услуги, которые помогают политику удержаться на своем месте. Мы все так полагали. Но теперь я стала тебе ближе. И я знаю, что это не было показухой. Я совсем не интересуюсь политикой, стараюсь избегать этого, но всех знакомых убеждаю, чтобы он голосовали за тебя. Уверена, все, кто действительно знает тебя, делают то же самое. Может, если…
– Бекки, – сказал я, чувствуя одновременно благодарность и неловкость, – спасибо тебе. Но я внесу коррективы. Не создавай себе кумира. Это принесет только вред.
– Я не говорила, что ты мой кумир, – резко возразила она.
– Хорошо. Потому что кумиров не существует.
Стимулом к моей речи послужило то, что в дверях показался знакомый силуэт человека, которого я никак не ожидал сегодня увидеть. Но это был он.
– Элиот! – радостно воскликнул я.
Несмотря на предостережения Бекки, я был счастлив видеть его. Он тепло пожал мне руку.
– Как хорошо, что ты пришел. Привет, Мэйми.
Жена Элиота, женщина лет сорока, стояла рядом в шляпе, которую надевала на каждую политическую акцию. Я бы узнал эту шляпу, если бы увидел ее без хозяйки. Мэйми улыбнулась мне. Она была так похожа на мою бабушку, что я почувствовал себя восьмилетним мальчиком.
У входа стояла толпа, человек пятьдесят – шестьдесят, достаточно, чтобы предотвратить полный провал.
Здесь было несколько других кандидатов, которые искали знакомых, чтобы с ними поздороваться. В этой толпе Элиот привлекал к себе больше внимания, чем я. Мне бы пришлось ждать своей очереди, если бы он не выпихнул меня вперед. Я не собирался использовать эту акцию, чтобы задать ему несколько интересующих меня вопросов, просто хотел сказать, что рад его приходу. Появление Элиота Куинна на моем митинге имело большое значение. Не решающее, к сожалению, но это делало его появление еще более трогательным.
Он оборвал мои изъявления благодарности.
– Насколько все плохо? – спросил он.
– Хуже, чем я ожидал, – шутливо ответил я. Меня смущало то, что я возвышаюсь над своим бывшим боссом, как будто стремлюсь привлечь к себе внимание.
Я наклонился к нему.
– Они ведут себя осторожно или уже пригрозили, что могут навредить тебе, если ты обвинишь Остина? – спросил Элиот.
Он как будто тоже шутил, и каждый, увидев нас из другого конца зала, подумал бы, что так оно и есть, но его глаза были серьезны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125