Бен беспокойно ерзал на краю дивана, пытаясь вставить хоть слово. Он не привык к тому, чтобы интервью брали у него. Я игнорировал его вопросы, пока не закончил.
– Так что настоящий преступник – человек с большим влиянием. И я сильно подозреваю, что это случалось и раньше. Я надеялся, что ты расскажешь мне о так и не раскрытых делах прошлого.
– Я еще не встречал газетчика, который обладал бы знаниями в рамках напечатанного, а уж если о каком-то деле вовсе не упоминали в прессе, то репортеры говорили о нем наиболее увлеченно. – Бен откинулся на спинку дивана и выражал радость и удовольствие от возможности выложить тайную информацию. – Элиот Куинн прав насчет прежних времен. У нас была своеобразная круговая порука, требующая не обращать внимания на определенные истории. Взамен нам подсовывали другие. Нам давали понять, что мы все в одной упряжке, а членов своего клуба не предают. Помню, был один сенатор, хороший семьянин, который каждый вечер в четверг, возвращаясь от своей подружки, брал с собой полицейский эскорт, чтобы избежать столкновений с машинами или пешеходами по пути домой. Все знали об этом. Но это не выглядело сенсацией, просто семейной тайной, а мы все были одной семьей. Если бы прошен слушок о том, что он ворует государственные средства, на него бы эти правила уже не распространились. Мы бы все набросились на него. Но до поры до времени эта причуда была его личным делом. Мы не хотели беспокоить его жену и детей. Я уже упомянул, что взамен нам подкидывали другие истории. Тогда пресса была правой рукой правительства. – Он пожал плечами, как бы извиняясь. – Я в то время как раз начинал. Меня это немного раздражало, скажу тебе честно, но я не мог ничего изменить. Тогда не было диссидентов, так как круговая порука распространялась вплоть до самого верха. Я имею в виду действительно верхушку. Думаешь, репортеры не знали о Джеке Кеннеди? Или об Эйзенхауэре и его водителе? Но было не принято писать об этом. Если бы я попытался напечатать одну из таких статей, мой редактор выкинул бы ее, подрядив меня на шесть месяцев писать только некрологи. – Бен не выглядел старым брюзгой, жалующимся на современную молодежь. Он был еще полон жизни.
– Так ты утверждаешь, – допытывался я, – что никто из вас не написал бы о богатом извращенце, который не может держаться подальше от детей?
Бен, не уязвленный этим замечанием, задумался.
– Не думаю, что джентльменское соглашение распространилось бы на этот случай. Но это не имеет значения. Я говорю о временах сорокалетней давности. Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о том, кто тогда проявлял излишнюю активность. Тебя интересует что-то более свежее. Тогда все было по-другому. Что я тебе об этом говорю! Ты сам двадцать лет назад пришел в прокуратуру. Ты бы проигнорировал такое дело только из-за личности обвиняемого?
– Нет.
– Нет? И я – тоже нет. Джентльменский клуб распался в начале семидесятых. И ты знаешь одного из тех, кто поспособствовал этому.
– Элиот, – сказал я.
Бен кивнул.
– Когда Элиот Куинн стал окружным прокурором, все соглашения утратили силу. Первое, что он сделал, – это представил обвинение на процессе против сына консула по словесному оскорблению и угрозе физическим насилием. Лично. Он задел многих людей в первые годы своей работы, Марк, но к концу первого срока он стал таким популярным, что ему никто уже не решился противостоять на выборах. Старики даже взяли его под свою защиту. Он кардинально изменил ситуацию.
Это не облегчало мою задачу, но я был рад услышанному. Я не хотел верить, что Элиот исполнял приказы коррумпированных преступников. Мне было бы больно думать, что я наивно внимал его проповедям насчет объективного отношения ко всем гражданам, в то время как высокопоставленные преступники смеются над всеми нами. Мы молча сидели на диване, погруженные в свои мысли.
Собираясь уже уходить, я пошутил:
– Ну, Бен, сорок лет журналистской работы в городе, и ты не знаешь, что могло бы помочь мне?
Он не обратил внимания на мой тон, а ответил серьезно, все еще пребывая мысленно в прошлом.
– Я просто старался вспомнить, – пробормотал он. Затем он оживился и взглянул на меня. – Точно ничего не могу утверждать. Но были слухи. Твой бывший босс, Элиот Куинн, был самым знающим обвинителем из всех, кого когда-либо видел этот город. Он выжимал все до капли из любого дела. Но однажды пронесся слушок, который так и не нашел подтверждения, что между полицией и Дворцом правосудия затерялось дело. Оно не вышло за пределы суда. Просто испарилось.
Бен потянулся к рюмке, забыв, что она пуста.
– Не могу сказать, что это правда, – продолжил он. – Я пытался подступиться несколько раз, но в таком деле зачастую натыкаешься на пустоту. Некоторые утверждали, что Элиот замешан в этом. Но известный человек всегда опутан слухами, особенно в наше время. Никто не верит в безгрешность, понимаешь? – Он засмеялся. – Правда, я тоже не верю.
Бен направился в кухню, а меня охватило беспокойство, оказалось, что я тоже не верю в безгрешность.
– Но ты можешь назвать мне имя? – спросил я.
Бен снова появился с двумя полными рюмками.
– Хотел бы. Если бы я раскопал его, никакого секрета не было бы.
– Ты сказал, возможно, Элиот знал об этом. Но некоторые из пропавших дел могли затеряться на пути в прокуратуру. Где, например?
Бен сказал:
– Я поясню, что я думаю на этот счет. Это человек с большим влиянием на нескольких уровнях. Когда он чувствует, что к нему подбираются, член муниципального совета или его помощник встречается с шефом полиции. Шеф пляшет под дудку члена совета, так как ему нужна поддержка, чтобы удержаться в кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125