Первый раз, когда ты солгал, все обошлось? Ты не ожидал, что на этот раз дело дойдет до суда, правда?
– Ожидал, – тихо сказал он. – Я знал, что так получится.
– Ты был готов рассказать свою историю перед этими людьми?
– Да.
– Даже если пришлось бы снова лгать? – настаивал Бастер.
– Я не лгу. – Томми заплакал.
– …снова и снова, пока твои родители не пожалеют тебя?
– Нет, – отчаянно держался своего Томми. Он был на грани истерики. – Я не стал бы лгать об этом.
– Томми, – сказал Бастер, изменив тон, будто мальчик убедил его. Хорошо. Первая ложь простительна. Но сегодня ты поклялся говорить правду, ведь из-за тебя этот человек может попасть в тюрьму. Скажи наконец правду…
– Я не вру, – торжественно ответил Томми.
Бастер понял, что терпит поражение.
– Не лги. Скажи правду сейчас.
Томми задумался.
– Я уже сказал правду, – ответил он.
– Томми. – Бастер был в гневе. – Ты думаешь, мы поверим, что, нагородив столько лжи, ты можешь говорить правду?
– Да, – подтвердил он. Что-то в его лице дрогнуло.
– Ложь. Ты солгал, сказав, что заходил с этим мужчиной в дом. Ты все придумал, правда, Томми?
– Нет.
– Посмотри на него и скажи это, пожалуйста.
Бастер и Остин – оба уставились на Томми. Будь их воля, они вывернули бы душу мальчика наизнанку и вытрясли бы нужные им слова.
Томми поднял глаза. Он дрожал. Слезы катились по его щекам. Бекки схватила меня за руку.
Я уже думал, что Томми не заговорит. Он обернулся на Остина Пейли безо всякой ненависти. В его взгляде читалась жалость, одиночество и тоска. Остин заставлял себя смотреть на Томми.
– Он сделал это, – прошептал Томми. – Он отвез меня в тот дом, снял с меня одежду, обнял меня, и трогал меня, и заставил меня трогать его. – Он не отрывал плачущих глаз от Остина. – Он сказал, что любит меня.
– Нет! – Бастер ударил рукой по столу. – Говори правду.
– Я говорю правду, – сказал Томми.
Бастер, должно быть, понял, что упустил момент, но не сдавался.
– Ты добился своего? – спросил он. – Твои родители обратили на тебя внимание? Этой лжи было достаточно?
Я отстранил руку Бекки и наконец поднялся.
– Протестую, ваша честь, адвокат оказывает давление на свидетеля. К тому же он начинает повторяться.
Остин, похоже, вышел из оцепенения. Он бросил взгляд на присяжных и заметил, что кое-кто из них его рассматривает. Он тронул Бастера за руку.
– Протест принят, – сказал судья. Даже он почувствовал облегчение от того, что я наконец прервал это издевательство.
Бастер еще кипел от возмущения, но смирился с происшедшим.
– Вопросов нет.
– Томми, – мягко сказал я.
Он вспомнил мои давнишние инструкции и быстро поднял глаза. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.
– Ты сказал, что называл обвиняемого Уолдо. Откуда ты узнал его настоящее имя?
Томми был удивлен таким оборотом. Он выпрямился.
– Когда я ехал в его машине… – начал он.
Я перебил его.
– Что это была за машина?
– Большая и белая, – вспомнил Томми. – Как же она называется…
– Не знаю.
– "Континенталь", – осенило его.
– А какого цвета была обивка внутри? Кресла и все остальное?
– Красного, – ответил Томми. – Темно-красного.
– И как ты узнал его имя?
– Там между передними сиденьями была коробка. Похоже на бардачок. Я открыл его и нашел несколько писем с его именем.
– И что там было написано?
– Остин Пейли.
– Тебе запомнилось что-то еще?
– Там было… – сначала Томми смотрел на меня, пытаясь угадать, что мне нужно. Затем он воскресил в памяти тот, конверт.
– Там было написано "адвокату", – сказал он.
– Спасибо, Томми. Вопросов больше нет.
Бастер прищурился. Он смотрел на Томми, прикидывая, как сломить его. Но Остин держал его за руку.
– Я тоже закончил, – произнес Бастер.
Я подошел к Томми, положил ему руку на плечо и заслонил мальчика от его обидчиков. Кэрен Ривера ждала Томми. Я даже не взглянул на нее. На полпути Томми увернулся и бросился в зал, где сидел его отец. Томми прижался к нему, и Джеймс Олгрен раскрыл ему свои объятия.
Весь зал, затаив дыхание, смотрел на эту трогательную сцену, кроме Остина и его защитников, которым оставалось ждать только приговора. Судья Хернандес позволил мне вызвать следующего свидетеля. Я подошел к Бекки, мы обменялись соображениями, и я сказал:
– Обвинение закончило, ваша честь.
Элиот подался к своему клиенту. Бастер присоединился к ним, он уже отыграл свою картину. Элиот поднялся и скованно произнес:
– Защита тоже закончила.
– Объявляю заседание закрытым, – с удовлетворением сказал судья. Он посмотрел на часы, затем на присяжных.
– Уже поздно, а нам с адвокатами есть чем заняться, – начал он. Я не слушал. Я смотрел на Элиота. Он смотрел куда-то поверх присяжных.
Защита попалась в мою ловушку на повторном допросе Томми. Нет лучшего способа расположить присяжных к ребенку, чем попытаться на суде запугать его. Элиот учуял подвох. Он был строг, но не груб с Томми.
Я предпринял отчаянный шаг: отдал Томми на растерзание защите, подкинув информацию о его взаимоотношениях с родителями. Я намеренно подставил Томми под удар.
В отличие от Элиота Остин купился на это. И Бастер тоже. Он знал, как сломить сопротивление ребенка, а Остин согласился. Бастер, безжалостно пытаясь подавить Томми, предстал настоящим монстром. А если учесть холодный взгляд Остина, то можно понять присяжных, которые воочию убедились, как взрослые мужчины издевались над ребенком. Я рассчитывал на их фантазию, они должны были представить насилие, которое сотворил один из мужчин над мальчиком.
Я полагался на Томми, на его выдержку под градом вопросов. В его словах я не сомневался, мальчик говорил правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125