Это случится не скоро. Пока документы будут оформляться, пока то да се. Но я хочу, чтобы ты знала. И была готова к тому, что я буду далеко, а еще ко всему, что из этого вытекает.
– А Сандро? Он с вами уедет?
– Да. Он к нам приедет, когда закончит школу. Кира заплакала. Так же раскатисто и звонко, как только что смеялась. Как плачут только маленькие дети.
Глава 12
Пусть оно войдет в меня,
И я буду им,
Я буду всем,
Потому, что все –
Это я;
И я дарю себя тебе,
Все – тебе.
Перед поездкой в Америку Кирилл улетел в Самару, навестить родителей. Кира осталась одна. Всего на несколько дней. Но эти несколько дней дались ей тяжело. Было впечатление, что с нее сбросили теплое одеяло. Ей стало зябко, а потом и совсем плохо. Она понимала, что на нее влияют, а Кириллу, вероятно, не до нее. У него мамины блины, пирожки, вареники… А может, и не мамины… Об этом она старалась не думать. Очевидно было, что без «покрывала» Кирилла она долго не продержится. Сначала делала вид, что ничего не происходит, надеясь, что уляжется само. Само не улеглось. Но с каждым мгновением состояние ухудшалось. Она терпела. Терпела несколько дней, пока холодный страх не заполнил ее до отказа. А страх переживать она не умела… Сами виноваты… Пространство дернулось, злобно блеснуло, сдвинулось по невидимым линиям Кириного напряжения и страха и растерянно замерло. Сразу стало легче. И тут же в голове возник ненавистный горбатый вопрос. За счет чего? Вопрос. Она позвонила Кириллу. – У тебя все нормально?
– Да, я хорошо. А как ты?
– Более-менее. Мне намного лучше.
– Великолепно. Чем занимаешься?
– Да так, ничем. А ты?
– А я вот деруны ем. Очень вкусно. Сто лет не ел…
– А вареники?
– Вареники были на завтрак. Завидуешь?
– А то…
– Я тебе привезу в баночке.
– Деруны или вареники?
– И то и другое. И еще борщ в термосе. Хочешь борща?
– Хочу.
– Заметано.
Вот и хорошо. Рука опять потянулась к телефону.
– Привет, сынулька. Как дела?
У сынульки все тоже было хорошо. И у Олега. Кира до поры облегченно вздохнула. Может, и обойдется.
Она чувствовала расставание с Кириллом каждой клеточкой. Было впечатление, что она лишилась какой-то части себя. На эти несколько дней она впала в бесконечную тоску. Любовь показывала ей свою изнанку. Кира изнанку не хотела. Она думала, любовь – это праздник. А праздника пока никак не получалось. Праздник не настал даже тогда, когда Кирилл вернулся. Они встретились в день его приезда в «Сбарро», потом заехали в магазин, купили продуктов, и уже дома, когда Кира стала убирать все купленное в холодильник, она обнаружила там свеженький набор колбас, копченого мяса, хлеба, разных сладостей и всего того, чего Кирилл не ел, по крайней мере, при ней. Она вопросительно взглянула на Кирилла. Он хотел было что-то придумать, но по реакции Киры понял, видимо, что бесполезно.
– Это Сабина. У нее есть ключи от квартиры. Она знала, что я прилетаю, и решила купить мне поесть… – Кирилл вроде отчитывался.
– Но ведь ты это не ешь.
– Я все ем.
– Ты не ешь мясо…
– Это ты его не ешь… А я…
– Понятно, – у Киры выступили слезы. – Почему ты не сказал мне, что хочешь мяса?
– Я не хочу. Просто раньше я ел мясо, и съем в любой момент, если захочу. В чем проблема?
– В твоих девках.
– Ну, это уже ближе к истине. Не сердись, пожалуйста. Я соскучился по тебе, а не по девкам, – он прижал ее крепко-крепко, и она улетела.
Но этот блаженный и удивительный полет не помешал Кире увидеть сон.
Утром Кирилл прочел на экране компьютера:
«Сон.
Она мыла пол на кухне моей курткой, когда я вошла:
– Это моя куртка.
– Здесь нет ничего твоего.
– Здесь все мое.
– И он?
– И он.
– Он ничей, он сам по себе.
– И я ничья, я сама по себе, и поэтому он мой, и куртка моя.
Она смеялась, и делала это хорошо, я посмотрела на нее плохо,
она перестала смеяться, выкинула мою куртку в окно, открыла холодильник, достала мясо, и начала его есть.
– Я купила ему мясо – сказала она.
– Он не любит мясо.
– Он любит мясо, просто ты ему не даешь есть…
– Даю.
– … И делать то, что он любит.
– Даю.
– Ты не даешь ему жить.
– Даю.
– Он похудел из-за тебя.
Я плакала, и делала это хорошо, она посмотрела на меня плохо, я перестала плакать и выбросила мясо в окно,
она взяла мою фотографию в красной рамке, и выбросила ее в окно, я плюнула на пол,
она взяла веник и стала выгонять им меня из квартиры,
я взяла ее и выбросила в окно, и стало тихо…
Но пришел ты и начал кричать, бить меня веником и смотреть плохо,
потому что тебе было жаль ее, потому что ты любил ее, ты всех любил,
а я никого не любила, кроме тебя, и мне не было жаль ее,
и я заплакала, потому что никого не любила, а ты выбросил меня в окно.
– Привет – она повернула голову – это все потому, что ты не даешь ему…
Сказала она и умерла.
– Даю – сказала я и умерла…
Ты сидел у открытого окна и плакал потому что очень хотел мяса».
Позвонила моя мама, говорит, давно ты, сыночек, у нас не был, приезжай. Я купил билет на самолет и на следующий день, в четверг, улетел в гости в Самару до понедельника.
Как только я улетел, Кире стало плохо. Рука отнялась до самого плеча, боль в солнечном сплетении не давала возможности разогнутся. Я чувствовал, что это влияние со стороны учителя и его людей, но в бесконечности их видно не было, только откуда-то с той стороны летел поток черных ошметков, которые норовили прилипнуть к саркофагу. Я ставил барьеры вокруг Киры, они должны были отразить влияние от нее и перевести на меня. Учился открывать свою воронку и поглощать то черное, что летало вокруг. На какое-то время Кире становилось немного лучше, но ненадолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103