– сказала она. – Я так страдаю от бессонницы. Обычно лежу и думаю о том, как все изменилось в жизни. Вспоминаю, как прекрасно было в Кении, пока не появились эти ужасные мау-мау и не испортили все. Во что сейчас превратили черные эту страну?! Там даже не проводятся больше гребные регаты! – Она вздохнула, и коммандант выразил ей свое сочувствие.
– А вы попробуйте читать на ночь, – посоветовал он. – Некоторым это помогает.
– А что читать? – спросила миссис Хиткоут-Килкуун таким тоном, как будто она уже прочла все написанное в мире.
– Ну, например, Дорнфорда Йейтса, – предложил коммандант и с радостью увидел, что миссис Хиткоут-Килкуун уставилась на него, не скрывая своего изумления. Именно на такой эффект он и рассчитывал.
– И вы тоже? – выдохнула она. – Вы тоже его поклонник?
Коммандант утвердительно кивнул.
– Не правда ли, он великолепен? – продолжала миссис Хиткоут-Килкуун своим мертвым, еле слышным голосом. – Он абсолютно бесподобен. Мы его преданнейшие поклонники – и муж, и я. Абсолютно преданнейшие. Это было одной из причин, по которым мы перехали в Умтали. Просто чтобы быть поближе к нему. Чтобы дышать тем же воздухом, каким он дышал, чтобы сознавать, что мы живем в одном городе с великим человеком. Это было удивительно прекрасно. Настолько замечательно, что нет слов.
Она на мгновение замолкла, и этой паузы оказалось достаточно комманданту для того, чтобы высказать собственное удивление: он никогда не думал, что Дорнфорд Йейтс жил в Родезии.
– Я всегда почему-то представлял его себе живущим в Англии, – сказал коммандант, не уточняя, что всегда в данном случае означало всю последнюю неделю.
– Он приехал туда во время войны, – объяснила миссис Хиткоут-Килкуун, – а потом опять вернулся в свой дом в О'Бонне, в Пиренеях – ну, вы помните, конечно: «Дом, который построил Берри». Но французы вели себя ужасно, и все там изменилось к худшему. Он не смог этого выдержать, переехал в Умтали и жил там до самой смерти.
Коммандант высказал сожаление в связи с тем, что Йейтс уже умер и они не успели познакомиться, чему он, коммандант, был бы весьма рад.
– Да, это было бы огромной честью, – грустно согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. – Лично знать человека, обогатившего английский язык, это огромная честь. – Она как бы почтила память Йейтса, помолчав немного, а потом продолжила: – Как интересно, что и вы находите его великолепным. Я хочу сказать, что… ну… мне всегда казалось, что он может нравиться только англичанам. И встретить вдруг настоящего африканера, которому тоже нравится Йейтс… – она не договорила, явно опасаясь ненароком обидеть комманданта. Ван Хеерден заверил ее, что Дорнфорд Йейтс принадлежит к тому типу англичан, которым восхищаются все африканеры.
– Правда? – переспросила миссис Хиткоут-Килкуун. – Вы меня удивляете. Он был бы рад услышать это непосредственно от вас. Сам он терпеть не мог иностранцев.
– Я могу это понять, – ответил коммандант. Иностранцы обычно не очень приятные люди.
Когда они прощались, миссис Хиткоут-Килкуун сказала, что коммандант должен непременно познакомиться с ее мужем, а Ван Хеерден ответил, что счел бы за честь.
– Приезжайте как-нибудь к нам, погостите у «Белых леди», – сказала миссис Хиткоут-Килкуун, усаживаясь в машину. Коммандант стоял рядом, придерживая дверцу «роллс-ройса».
– У какой белой леди? – переспросил он. Миссис Хиткоут-Килкуун протянула затянутую в перчатку руку и подергала его за ухо.
– Ах вы, противный, – радостно сказала она, – противный и остроумный. – И уехала, оставив комманданта в недоумении, чем он заслужил столь очаровательный…
– Что ты сделала? – переспросил полковник Хиткоут-Килкуун таким тоном, что могло показаться, будто его вот-вот хватит апоплексический удар, когда жена сказала ему, что пригласила комманданта погостить у них.
– У «Белых леди»? Этого паршивого бура?! И слушать об этом не желаю! О Боже, скоро ты начнешь приглашать еще индийцев или негров. Плевать мне, что ты ему сказала. Я не желаю видеть эту скотину в своем доме!
Миссис Хиткоут-Килкуун повернулась к майору Блоксхэму.
– Объясни ты ему, Малыш, тебя он послушает, – сказала она и, еле переставляя ноги, направилась к себе в комнату лечиться от внезапно начавшегося приступа мигрени.
Майор Блоксхэм отыскал полковника в саду среди его любимых азалий и был весьма расстроен тем, как тот выглядел – красный, с вздувшимися венами.
– Не надо так переживать, старина, – сказал майор. – Мы должны уже думать о давлении, о здоровье.
– Как же не переживать, когда эта женщина заявляет, что пригласила какую-то краснозадую обезьяну! Погостить у «Белых леди»! – прорычал полковник, отчаянно размахивая садовыми ножницами.
– Да, это немножко чересчур, – примирительно произнес майор.
– Немножко?! На мой взгляд, это переходит все пределы. Здесь такое не принято. Нахлебники проклятые! – И полковник скрылся в кустах, оставив майора переживать последнее замечание, прозвучавшее в данном случае достаточно двусмысленно.
– Но ведь, насколько я знаю, он поклонник Мастера, – сказал майор, обращаясь к крупному цветку.
– Гм, – фыркнул полковник, успевший перенести свое внимание на рододендрон. – Знаю я эти сказки. Ему лишь бы всунуть ногу в дверь. А там не успеешь опомниться, как весь клуб будет забит подобными типами, черт побери.
Майор Блоксхэм согласился, что в этом есть доля истины. Он, однако, заметил, что, похоже, коммандант на самом деле искренне любит Дорнфорда Йейтса. Полковник был с этим категорически не согласен. – Он из тех типов, что раньше размахивали белым флагом, а сами стреляли в это время по нашим офицерам, – рявкнул он в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99