– Неплохо задумано?
Декан нетерпеливо наклонился к нему:
– Слышали о таком субъекте, Каррингтоне? Корнелиус Каррингтон. Тип с телевидения. Распинается про экологию. – Декан почувствовал, что и сам заразился шрапнельным стилем генерала, но он уже вошел в такой раж, что это его не смутило.
У сэра Кошкарта горели глаза, а ноздри раздувались, как у бронзового боевого коня.
– Прямо в точку. Влиятельный малый. Лучше не придумаешь. Грязная работа по его части.
– Правильно. Можете устроить?
– Приглашу. Сноб. Визжать будет от восторга. Навести его на след – такое начнется!
Довольно посмеиваясь, Декан допил свой джин.
– Случай в его вкусе. И хотя мне претит мысль о еще большей огласке… Этот несчастный паренек, Пупсер, наделал нам массу неприятностей. Но если наш приятель Каррингтон заставит сэра Богдера призадуматься… Вы уверены, что он приедет?
– Приедет. Займусь этим. Мы в одном клубе. Не знаю, почему его не забаллотировали? Обделаем дельце завтра.
* * *
Вечером, покидая Кофт-Касл, Декан был почти счастлив, хотя еле-еле, неверной походкой доплелся до машины. В привратницкой он заметил Кухмистера, который сидел, уставившись на газовый рожок.
«Надо спросить его, как мы выступили», – пробормотал Декан и вошел в привратницкую.
Кухмистер поднялся.
– Я не смог посмотреть регату сегодня. Как там?
– Обошли нас, сэр, – удрученно ответил Кухмистер.
Декан печально покачал головой:
– Жаль, но не беда, наверстаем в мае.
– Да, сэр, – подтвердил Кухмистер без обычного своего энтузиазма.
«Стареет, бедняга», – подумал Декан и, оступаясь, побрел по двору мимо красных фонарей, освещавших последствия сексуальной невоздержанности Пупсера.
13
Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий – и такой традиционный! – чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна – отпрянул от вульгарности реальной жизни – и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона – их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев.
Словом, всезнающий Корнелиус Каррингтон был для телезрителей тем же, что плюшевый мишка для перепуганного малыша.
Итак, Каррингтон сидел в вагоне-ресторане, любовался мелькавшим за окном пейзажем Броксборна и пытливая мысль его, отвлекшись от пирожных, вновь обратилась к причинам приглашения сэра Кошкарта, слишком неожиданного, чтобы быть чистосердечным. Каррингтон с любопытством выслушал рассказ генерала о недавних событиях в Покерхаусе. Вообще он старался не иметь дела с колледжем: у него, как и у сэра Богдера, были связаны с этим местом неприятные воспоминания. Но Каррингтону показалось, что перемены, которые порицал сэр Кошкарт в других колледжах и от которых хотел уберечь Покерхаус, могут стать темой передачи о Кембридже. «Университет глазами старого студента» – заманчиво. Однако он отклонил приглашение генерала и прибыл в город инкогнито, как разведчик. Конечно, в Покерхаус он наведается, но остановиться лучше в «Бельведере». Никто не скажет потом, что Корнелиус Каррингтон укусил руку, которая кормила его. Журналист и доехать не успел до Кембриджа, а в голове его уже складывался сценарий программы.
Вокзал – отправная точка. Попробуем извлечь из нее мораль. Вокзал построен в 1845 году далеко от центра городка – по требованию университетского начальства. Почему? Они боялись его пагубного влияния. Разумная предусмотрительность или же тупой консерватизм? Решать зрителю. Каррингтон беспристрастен. Следующие кадры – ворота колледжа, геральдические звери, полуразбитые статуи, часовни, позолоченные шпили башен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72