Пройдя ещё немного, Адам снова оглянулся. И увидел, что следующий фонарь горит.
И тут опять раздались крики, теперь намного ближе. Может быть, это, наконец, победные крики?
Может быть, Стюарта разгромили?
Он увидел толпу, влившуюся на улицу с севера, за два квартала от него. Люди размахивали факелами и кричали. Он не мог разобрать слов. Он пошел к людям. За перекрестком увидел, что с востока приближается другая толпа. Он двинулся дальше, стараясь понять слова.
Вдруг сердце его пустилось вскачь, и он обнаружил, что со всех ног бежит вперед. Он хотел быть с теми, кто ликует.
Потом увидел высверк света на стали. Кто-то размахивал мушкетом с примкнутым штыком. Он увидел, как в воздухе мелькают палки и дубинки. Он остановился и оглянулся. Вторая толпа заполнила улицу позади него. Он оказался между ними.
Первая толпа была уже близко. Впереди бежала крупная женщина, рыжие волосы развевались, лицо в отсветах факела красное и потное, платье разорвано до пупа. Она размахивала разделочным ножом и кричала. Теперь он различил слова:
- Бей ниггеров! Бей их!
Они совсем близко. Его закрутило течением, втянуло вовнутрь. Он вдохнул запах виски и пота. Он стал частью толпы, которая лавиной катилась вперед, потом свернула в переулок, ведущий на запад. Темнело, настала ночь. Факелы плясали над толпой.
Толпа кричала и бурлила, и Адам, вцепившийся в свой ранец, оказался зажатым в середине. Когда давление тел на секунду ослабело, Адам в свете факелов увидел костлявую, поджарую свинью, несущуюся дикими скачками впереди толпы. Потом она снова канула в темноту. Толпа заполонила улицу вернее грязный проулок - от края до края, но даже при этом освещении Адам видел, что дома в этом ведущем на запад проулке плохонькие, покосившиеся, ветхие, некоторые, казалось, вот-вот рухнут. Двери были заперты - там, где они сохранились, а не зияли вместо них чернотой проемы. Ни в одном окне не горел свет. Потом Адам услышал удары, потом крик, когда дверь взломали.
Когда часть толпы влилась в темное нутро дома, давление тел на него на секунду ослабло. Потом снова усилилось, и его внесло волной на крыльцо следующего дома. Эта дверь тоже рухнула, и давление опять на миг ослабло. За криками Адам услышал одинокий вопль изнутри дома, высокий и чистый.
И рокот толпы внезапно смолк, как будто все одновременно восхитились неподдельной красотой этого звука. Еще мгновение после того, как вопль смолк, висела в воздухе восхищенная тишина. На смену ей пришел нарастающий гортанный рев. Затем раздался женский крик:
- Бей ниггеров! Бей их!
Когда разлетелась следующая дверь, Адам обнаружил, что его относит к правой стороне улицы. Он услышал, как взломали ещё одну дверь, и крики. В мерцающем свете факелов он увидел тело, человеческое тело, живое и отбивающееся, оно продвигалось от дверного проема над головами толпы, передаваемое, поддерживаемое и переворачиваемое десятками рук, как щепка в сточной канаве. Поток втянул тело в себя, вглубь.
Еще одно тело было поднято в воздух, потом ещё одно, последнее - вот оно совсем рядом - вращается над ним, крутится в замедленном ритме. В свете факелов Адам на миг увидел черное лицо и белки широко распахнутых глаз. Потом лицо перевернулось. Потом возникло прямо над его головой.
Давка по непонятной причине на секунду ослабла, толпа отпрянула, чтобы освободить немного места, и образовавшаяся воронка всосала тело. Оно легло к ногам Адама Розенцвейга - и пошла работа.
Женщина рядом издала пронзительный крик, долгий победный клич, нагнулась, вонзила свой нож в бедро лежащего человека, не слишком глубоко, и с силой дернула вниз. Адам услышал звук, с каким лезвие (нож был небольшой, немногим больше ножа для чистки картофеля, будто в спешке схваченный с кухонного стола - первое, что подвернулось под руку) вспарывает ткань брюк. Сам человек смотрел вверх и не проронил ни звука.
- Бей ниггеров! - крикнули из-за спины Адама.
Обернувшись, он увидел, что это кричала большая женщина со всклоченными рыжими волосами.
И тогда дюжина людей, мужчин и женщин, потянулись к телу, стараясь достать его ножом, кулаком, ногтем, палкой или камнем. Но их было слишком много, и от этого снижался эффект. Они мешали друг другу. Они проталкивались и протискивались. Они изрыгали проклятия и бранили друг друга. Один человек поднял окровавленную руку. Какой-то сукин сын меня порезал, пожаловался он. Нельзя ли поаккуратнее.
Нет, они не могли поаккуратнее. Они пихались и лезли вперед. Одного так толкнули, что он потерял равновесие и сел на ягодицы, ровно секунду его место в толпе пустовало, и в эту самую секунду Адам опустил взгляд в просвет и увидел, что лежащий на земле человек смотрит прямо ему в глаза.
До сих пор он стоял оцепенело, кровь стучала в голове, то и дело подкатывала тошнота, не хватало воздуха, руки и ноги были ледяными. Теперь же он, к своему великому удивлению, вдруг вцепился в ближайшие к нему склоненные плечи. Он бросил ранец и стал оттаскивать эти плечи, он выкрикивал: "Нет! Нет!"
Он кричал: "Остановитесь!" Он не допустит, чтобы в мире такое случилось. Он пытался вырвать нож из рук согнутого человека, который смотрел на него снизу вверх в беспомощном изумлении.
Потом человек начал сопротивляться. Он сказал, что это его нож. Он грубо обругал Адама Розенцвейга.
Но большая женщина со всклоченными рыжими волосами и разодранным платьем призвала к справедливости, закричав:
- Да черт подери, дайте же парнишке попробовать!
И владелец ножа получил пинок в зад грубым её башмаком.
- На-ко вот, держи! - сказала она, протягивая Адаму Розенцвейгу нож, не её собственный великолепный разделочный тесак, а другой, поменьше, но тоже вполне подходящий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70