Долго каялся, стуча в половицы лбом, ибо не вчера потек образовался, был здесь многие годы, да вот не распознал его беззаботный хозяин...Снова полетели вопросы, Вьюшин очнулся от грез:
- Первейшим ли ты признаешь долгом, чтобы высочайшее Существо, источник всякого порядка и согласия почитать, страшиться и любить? Признаешь ли за закон голов усекновение и совокупление природы супротив во имя князя не от мира сего? Свят ли для тебя Водолей, чья эра грядет во славе?
И так далее, и тому подобное - все вопросы предусматривали положительные ответы, которые Вьюшин и давал всякий раз с безрассудной горячностью.
- Ей, тако!- воскликнул Дуплоноженко из угла.- Да возгорится свет!
Вспыхнуло электричество, Вьюшин зажмурился. Комната оказалась битком набита людьми, едва ли не друг на дружке сидевшими. Похоже было, что и вправду весь поселок явился на торжественное заседание - так оно, впрочем, и было бы, если б хватило места. Все присутствующие нарядились с учетом важности события: смешались черные полумаски, остроконечные колпаки, накладные журавлиные клювы, пестрые домино и алые первомайские банты. Дуплоноженко, тоже в полумаске, увенчанный короной с фаллическими зубцами, восседал на аляповато украшенном троне. Пол был усыпан конфетти и лентами серпантина, горели лампады по углам, тяжелым взором смотрели со стен изображения Магомета, Будды, Иоанна Крестителя и, разумеется, Фредди Меркьюри. В центре помещался раздвижной стол, на котором был растянут, привязанный, источник хриплого дыхания: Ауслендер. Он лежал ничком так, что седая голова свешивалась за край, лицо налилось кровью, глаза скрывались под черной шелковой повязкой, а изо рта торчал видавший виды кляп. Рядом высился Выморков, одетый, как и Газов-Гагарин, в черный плащ, но, в отличие от фельдшера, скотник натянул на голову черный капюшон. В ногах у Выморкова приютилась мясницкая колода, и в ней сидел потемневший за долгие годы службы топор.
Ауслендер лежал совершенно голый. Никакого достоинства, каковое он позволял себе демонстрировать перед компьютером, не осталось и в помине. Незадачливый соглядатай крупно дрожал, показывая, что только наедине с самим собою мог превращаться в агента типа Джеймса Бонда. Объявившись в свое время в поселке, он до того усердно взялся изображать пенька, что вскоре им и сделался, не умея понять очевидного. Ему и в голову не пришло, что только он единственный не выпил некогда того, что пили все прочие без исключения. А пеликаны знай себе ухмылялись, послушно принимая навязанные правила игры.
О происходящем вокруг стола Ауслендер мог только догадываться. Тем временем по кругу пустили ковш. Зарокотал припрятанный пионерский барабан, двое в колпаках внесли в комнату святыню: пресловутый косяк, который давно уже, сразу по получении Откровения, был отделен от стены и на собраниях служил предметом поклонения; в обычные же дни деревянный столб аккуратно прилаживался на место.
Дуплоноженко торжественно повелел:
- Снимите повязку с этого пса, пусть увидит.
Выморков рванул шелк; Ауслендер тупо уставился на мясную колоду. Первый апостол обратился к нему с надменной речью:
- Жалкий шпион, посланный власть предержащими, чьи зубы стерлись и чей век на исходе! Идет за тобой, Иона, некто более сильный, сильнее тебя, кому не достоин ты завязать обувь - да он и не носит обуви.- И перевел глаза на Выморкова, сказав:- Брат Ужас! приготовь новичка к процедуре!
Выморков, он же по случаю Брат Ужас, подошел к Вьюшину и сорвал с него одежду.
- Благославляю химический брак! - Дуплоноженко неспешно утвердился пред косяком на коленях.- Великий Гептарх, освяти нашу мистерию и разреши свершиться положенному! - И вслед за тем обратился к портрету Меркьюри со словами:- Великий Дух Меркурий, дозволь нам, недостойным, пройти путем твоим.
Барабанный ритм сменился, палочки начали выстукивать ламбаду. Брат Ужас подал Вьюшину ковш. Вьюшин, понимая, чего от него ждут, с отчаянием взглянул себе ниже пояса: вера его явно не окрепла, так как естество не видело в убеленной сединами невесте ничего заманчивого.
- Маловер! - шепнул Брат Ужас грозно.- Не тревожься без нужды, что не под силу человеку, то по плечу Совокупителю. Пей, и силы твои умножатся.
Вьюшин залпом осушил священный ковшик; черный тюльпан расцвел в нем, покуда он глотал, и пеленой помутилось зрение. Силы его и в самом деле многократно возросли, он испытал возбуждение, которого раньше не знал. Да и вообще - прежний демон соитие не приветствовал. Теперь желудочный властелин поменялся; могущественный Гептарх имел совсем другие соображения насчет сексуальной практики.
Ауслендер в ужасе замычал.
- Ты, блядь, анаконда! - ребром ладони Дуплоноженко с силой рубанул его по шее.
Вьюшин отважно шагнул вперед, братство зааплодировало. Грянула старая масонская песня:
Здесь утехи без отравы,
Без раскаянья забавы,
Льют отраду в нашу кровь,
Где же чувств таких приятство?
О, живи вовеки, братство!
Царствуй, царствуй в нас любовь.
Вьюшин ударил себя кулаком в грудь и мысленно поклялся проповедовать Слово Гептарха повсеместно, а грандиозную мистерию пообещал укоренить в каждом доме.
- Свершись, о таинство!- заревели со всех сторон.
Вьюшин наскочил на Ауслендера, и тот завопил, как мог; жених припал горячей щекой к мокрой лопатке и всецело отдался ритму. Собрание жадно следило за выражением его лица; при первых признаках окончательного просветления Дуплоноженко зычно позвал:
- Брат Ужас - теперь твой черед!
Выморков выдернул топор из колоды, размахнулся и отрубил Ауслендеру голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13