Не заговаривая с ней, Исана направился в дом, но почувствовал, что девушка пошла за ним вслед, и услышал удары по земле какого-то твердого предмета. Обернувшись, он увидел, что она с серьезным видом шагает за ним, неся в каждой руке по стулу и прижимая их локтями к бокам. Девушка бодро поднималась по косогору, твердо ступая босыми ногами с широко разведенными в стороны носками, всем своим видом являя то ли безразличие, то ли отчаяние. У входа в дом Исана остановился, дожидаясь ее. Теперь, в быстро сгущающихся сумерках, ее невысокая переносица казалась совсем впалой, но крылья носа и губы, напоминающие кожицу апельсина, стали еще резче очерченными. В горящих глазах ее, казалось, собрались крупинки янтаря, сверкающие в закатном небе. Только подойдя вплотную к Исана, она наконец пристально, не мигая, посмотрела на него. Он тоже посмотрел в ее влажные, точно залитые густым сиропом глаза.
— Пить хочу, — медленно шевельнулись губы девушки.
— Зайди в дом, там кран и чашка, — ответил Исана.
Однако девушка, поставив принесенные стулья в прихожей, открыла кран на трубе, выведенной из стены у самой земли, спустила ржавую, застоявшуюся воду и, сложив ладони корытцем, попила. Потом стала мыть ноги, потирая одну о другую. Ее обнаженные бедра, даже в неустойчивом положении сохранявшие силу, показались Исана налитыми упругой мощью. В глубоком разрезе темно-коричневой джинсовой куртки он увидел тоже оставляющую ощущение силы грудь с двумя удлиненными круглыми цилиндриками. Обернувшись и встретившись взглядом с Исана, девушка не смутилась и на цыпочках первой вошла в прихожую. Уложив Дзина на диван, Исана увидел, что девушка села рядом прямо на пол и стала пристально разглядывать лицо ребенка.
Исана решил, что они с Дзином устроятся спать на первом этаже, а спальню на третьем освободят. Комната на втором этаже, которая служила кладовой и одновременно библиотекой, заглушит, наверно, шум от чужих людей, которые поселятся на третьем. Исана поднялся на верхний этаж и начал перетаскивать вниз кровать Дзина, магнитофон и коробку с магнитофонными лентами, словари, книги. В узкой, вытянутой по дуге комнате, теперь безобразно пустой, с единственной оставшейся кроватью, темнели окна-бойницы. Из них открывался вид на утонувшую в сумерках черную низину, и на всем протяжении от полуразвалившейся киностудии до его убежища не было заметно никакого движения.
Когда Исана перенес все вниз и с одеялами в руках вошел в комнату, девушка, сидевшая рядом с Дзином, по-прежнему не отрывала глаз от спящего ребенка. Сидела неподвижно, не изменив позы, не обратив никакого внимания на вошедшего Исана. Глаза девушки — в темноте трудно было даже различить белки — казались спокойными, как тихая вода; обводящая верхнюю губу линия чуть поблескивала, как белая нитка, — она выглядела совершенным ребенком, и тут замершему с одеялами в руках Исана открылся весь ужас откровенно циничных слов, которыми вчера эта девушка пыталась завлечь его. Было похоже, что девушка уловила, какое впечатление произвела она на Исана, и обернулась к нему, вернув силу своим горящим глазам. И не только глазам — каждый мускул ее тела напрягся, как у готового к прыжку зверя.
— Ты почему света не зажигаешь? — спросил Исана, словно отбиваясь от набросившегося на него противника.
— Нет, сперва вы скажите, почему грохочете, а света не зажигаете? — парировала девушка.
— Тебе приказали не спускать глаз с моего сына, чтобы я не передумал? Он у вас вроде заложника? — спросил Исана.
— Да никто мне этого не говорил. Красивый мальчик, вот я и смотрю на него, — сказала девушка.
Она снова уставилась на Дзина, и Исана захотелось поскорее прекратить это. Захотелось потому, что за последние несколько лет, просыпаясь, Дзин не видел перед собой никакого другого лица, кроме лица Исана, а судя по тому, что укутанный в одеяло ребенок начал шевелиться, он должен вот-вот проснуться. Но Дзин открыл глаза сразу, едва заговорил Исана. И теперь беззвучно смеялся, будто еще во сне видел эту девушку и улыбался ей.
— Как он хорошо смеется, — сказала девушка. — Хорошо, и совсем не похож на слабоумного. Слабоумный — смеется или злится, все равно — всегда хмурится, точно у него горе какое...
— Ты, я вижу, многое знаешь о слабоумных, — сказал Исана. — Заладила: слабоумный, слабоумный, тебе что, приходится общаться с ними?
— У меня брат был дефективный, — спокойно ответила девушка.
Снаружи донесся резкий свист. Через некоторое время он повторился снова, неожиданно перейдя в трель. Для Дзина это был голос птицы.
— Это дрозд, — прошептал он.
Девушка с простодушным удивлением повернулась к Исана.
— Он что-то сказал. И голос какой приятный, — глаза ее от удивления сделались круглыми. — Что он сказал?
— Он назвал птицу, которой сейчас подражали, — объяснил Исана.
— Правда? Птица так свистит? — Тут девушка впервые вспомнила о своей миссии. — Это мои товарищи привезли больного, — продолжала она. — Куда его можно поместить?
— Я освободил третий этаж. Подниметесь по винтовой лестнице.
Девушка еще раз взглянула на смеющееся лицо Дзина и направилась в прихожую, а оттуда, как была, босиком, вышла во тьму.
— Ты угадал, дрозд, — сказал Исана, подходя к сыну.
Уже примерно неделю по вечерам Дзин иногда сообщал: это дрозд. Именно в это время года поют дрозды, думал Исана и не обращал внимания на слова сына. Но оказалось, вокруг убежища вертелись мальчишки, свистом и трелями подавая друг другу сигналы. Возможно, Дзин и не путал пение птицы с условными знаками, а хотел предупредить отца о присутствии тех, чье скопище было для него стаей фальшивых дроздов, и, точно успокаивая его, говорил своим приятным, как сказала девица, голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104