- Добрая весть, Дашок! Комиссию собирают в райисполкоме. Лес мой хотят оприходовать.
С порога, увидев Боборыкина, вопросительно глянул на Дашу.
Даша ответила:
- Пришел предупредить меня, чтобы я с тобой не расписывалась.
- Что это значит? - спросил Чубатов, переводя взгляд с Даши на Боборыкина и снова на нее: скулы его в один момент сделались багровыми, глаза заблестели.
И Даша порозовела, ноздри ее округлились и подрагивали; глядя с ненавистью на Боборыкина, она заговорила, чеканя слова:
- Он, видите ли, заботу проявляет о моем благополучии. Потому и наговаривает на тебя, и лесорубов натравливал.
- За этим и приехал сюда? - Чубатов, сощурив глаза и сжимая до белизны губы, грозно приближался к Боборыкину.
Тот встал, азартно и злобно произнес:
- Не только за этим... А еще хочу посмотреть, как посадят тебя.
- Меня-то когда еще посадят. А я тебя сейчас посажу...
Коротким и сильным ударом под дых Чубатов сбил Боборыкина. Тот, перегнувшись, ткнулся головой на диван.
- Встань! - Чубатов схватил его за грудки, приподнял левой рукой, притянул к себе, тот вдруг хватил его зубами за палец.
- Ах ты, гад! С-собака! - И снова правой ударил Боборыкина в челюсть.
Боборыкин перевалился через диванный валик и сбил спиной стул. Чубатов поймал его за шиворот, опять поднял.
- Это тебе за Дарью. А теперь за меня получи!
Он снова ударил Боборыкина в лицо, тот пролетел в прихожую, спиной раскрыл дверь и упал на порог.
Чубатов взял его под мышки, вытащил на крыльцо и столкнул вниз. Потом снял его куртку с вешалки и выбросил из дверей. Боборыкин неожиданно резво вскочил на ноги, схватил куртку и отбежал на почтительное расстояние.
- Это все тебе приплюсуется, приплюсуется! - крикнул, грозя кулаком.
- Пошел вон! Мразь...
Чубатов закрыл дверь и вернулся в дом; из левой руки его текла кровь. Размазывая ее правой ладонью, сказал, кривя губы:
- Собака! Надо же - руку укусил.
- Дай я тебя платком перевяжу! - ринулась к нему Даша.
- Да пустяки!..
Она ловко и быстро перетянула платком его руку и завязала двумя узелками концы платка. Потом, тревожно заглядывая в глаза ему, спросила:
- Иван, это правда, что тебя посадят?
- Врет.
- Ваня, милый! Я так боюсь за тебя, так боюсь... - Она прижалась к его груди и заплакала.
- Успокойся, успокойся. - Он гладил ее по голове, как ребенка. - Видишь - я у тебя. Мы очень мирно беседовали с капитаном и расстались друзьями. Он даже хлопотал за меня в райисполкоме.
- Я знаешь о чем подумала? - Она запрокинула голову и опять поглядела в лицо ему. - Если тебя посадят, я стану твоей женой.
- А если нет? - Он с ласковой насмешливостью глядел на нее. - Ну, чего молчишь? Будешь раздумывать? Тогда я попрошу капитана, чтобы меня посадили сегодня же.
- Типун тебе на язык! Что ты говоришь такое? - испуганно запричитала она. - Вот беду накличешь! Разве можно смеяться над судьбой?
- А я не смеюсь. Моя судьба - ты. Она в моих руках. - Он обнял ее и поцеловал.
Им помешал стук в дверь.
- Неужели ему мало? - сказал Чубатов, оставляя ее. - Погоди, я сейчас.
Даша оправила на себе одежду, причесала волосы, обернувшись к зеркалу, и с ужасом заметила в зеркале, как в комнату входил вместе с Чубатовым капитан Коньков. Она выронила гребешок; падая, он простучал каким-то странным сухим костяным стуком. Обернулась; все с минуту стояли как немые, глядя друг на друга.
- Иван Гаврилович, - сказал Коньков Чубатову, - я должен взять вас под стражу.
- Ваня! Ва-а-аня! - с душераздирающим криком Даша бросилась к Чубатову и зарыдала, затряслась у него на груди.
- Ну, будет, будет, - утешал ее тот и виновато Конькову: - Извините, капитан... женщина.
- Да я понимаю. Может, мне выйти на минуту?
- Нет, - твердо сказал Чубатов. - Когда болит зуб, его сразу надо дергать.
Даша умолкла внезапно и теперь смотрела во все глаза на Чубатова. Иван поцеловал ее как-то церемонно и обернулся к Конькову.
- Я готов, капитан, - хлопнул себя по животу: - У меня зипун - весь пожиток. - Потом Даше: - Чего понадобится, попрошу у тебя.
- Я все принесу, - пролепетала она.
- Да, вот еще! - Чубатов вскинул голову и как-то весело посмотрел на Конькова: - Капитан, а можно мне идти с гитарой?
- Можно... до самой камеры.
- Вот спасибо! - Чубатов снял со стены гитару, подошел к Даше, еще раз поцеловал ее: - Не горюй! - И потом капитану: - Пошли!
Чубатов шел рядом с Коньковым, как с приятелем, и пел под гитару:
Я поднялся к тебе на Большой перевал,
Я все ноги разбил, я все путы порвал...
Прохожие и подумать не могли, что один из этих двоих был арестованным, второй же - конвоиром.
А Даша стояла на крыльце, прислонившись к дверному косяку, и смотрела невидящими глазами прямо перед собой в темноту, откуда долетала к ней, все отдаляясь, негромкая песня Чубатова.
19
Коньков пришел домой поздно, в скверном настроении. Моросил дождь, и на сапоги налипла ковлагами придорожная глина. Обчищая об железную скобу сапоги, еще подумал: теперь бы выпить не грех с каким-нибудь приятелем. А Ленка разве компаньон в таком деле. Да еще и обругает, если предложишь.
Он постучал в оконный наличник. В сенях тотчас вспыхнул свет. Значит, ждала, с невольным одобрением подумал Коньков.
- Ты чего такой хмурый? - спросила она с порога. - Иль проголодался?
- С прокурором поцапался, - отвечал Коньков, снимая плащ. - Дело у меня забирает.
- Подумаешь, беда какая. Отдай, пусть потешится.
- А тебя, говорит, накажем.
- За что?
- Чубатова посадили... А я не согласен.
- Ах ты! Какая жалость! - всплеснула руками Лена. - Не везет этой Дашке, опять ей горе мыкать в одиночестве.
Коньков присел на лавку, снял мокрые сапоги, надел шлепанцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33