На косе остались Коньков и Кялундзига.
- Соза, мне надо поговорить с вашим человеком, который хорошо знал бригадира лесорубов Чубатова. Есть у вас такой?
- А почему нет? Здесь, возле сопки, живет пасечник Сусан. У него часто бывал Чубатов.
- А далеко ли заготовлял Чубатов лес?
- Километра три отсюда. Все здесь. Вон лодка. Пожалуйста, в момент объедем, такое дело. - Кялундзига даже улыбался от услужливости.
- А Сусан видел лесорубов? Знал, как они лес заготовляли?
- Сусан все знает.
Это воодушевление передалось и Конькову, он тоже улыбнулся:
- Тогда вези меня к Сусану.
8
Они переехали на другой берег и причалили в укромной бухточке. Поднялись по тропинке на пустынный откос: перед ними лежал брошенный поселок лесорубов - забурьяневшие улицы, дома с выбитыми окнами, с раскрытыми дверьми, с покосившимися крыльцами, сквозь выщербленный настил которых прорастали буйные побеги маньчжурского ореха да аралии с длинными перистыми листьями.
- Ничего себе картина! - Коньков присвистнул и выругался. - Прямо как Мамай прошел. А где же люди - жители поселка? Ведь не передушили их! Ведь не вымерли от чумы?
- Лесорубы переехали в новый поселок, - ответил Кялундзига. - Далеко отсюда. Километров пятьдесят будет. А этот бросили.
- Почему? Дома крепкие, тайги вокруг много. Зачем же такое добро бросать? Смотри, какие дебри вокруг. Ноги не протащишь!
- Эту тайгу нельзя брать.
- Да почему? - повысил голос Коньков.
- А все потому... Я ж тебе говорил: кедры порубили, ель да пихту взяли. Остались ильмы, да ясень, да орех. Они тяжелые, их сплавлять нельзя тонут. А дороги нет. Такой порядок завели.
- Ничего себе порядок! Заломали, захламили тайгу, бросили хороший поселок и поперли на новые места. Рупь кладем в карман - червонец в землю втаптываем. Порядок!
- Ты что, первый раз видишь такое дело? - с усмешкой спросил Кялундзига. - Разве там, на Бурлите, не такое ж дело?
- Я там уже пять лет не был...
- Какая разница?
- Так в том-то и беда, что годы идут, а безобразия эти повторяются. Как увидишь - душу переворачивает.
- Такое дело запрещено законом. Точно говорю! Это выборочной рубкой называется. Ты кто? Ты есть человек закона. Правильно говорю?
- Ну? - согласился Коньков.
- Вот и запрети такое дело.
Коньков только рукой махнул с досады.
- Эх, Соза! Наивный ты человек... Как ребенок.
- Я ребенок? А ты большой? Тогда поясни, почему такое дело видишь, ругаешься, плюешься, а наказать за такое безобразие не хочешь?
- Ну кого я накажу? Да разве мне этот леспромхоз подчиняется? Я только за жуликами гоняюсь да за хулиганами.
- А разве такое дело не хулиганство, понимаешь?
Так они, переругиваясь, шли по улице заброшенного поселка, по ветхому дощатому тротуару, сквозь щели которого прорывался наружу кустарник; а вокруг ни живой души, ни дымка из трубы, ни собачьего лая, ни петушиного крика.
И вдруг навстречу им вышел невысокий широкоплечий мужичок с ружьем за спиной, словно из-под земли вырос, как дух лесной.
- Откуда он взялся? - удивился Коньков.
- А это пасечник наш, Пантелей Иванович, - сказал Кялундзига.
- Ты же говорил, что пасечник - удэгеец!
- Это старший над ними.
Они поравнялись с пасечником, поздоровались.
- Мы к вам по делу, - сказал Коньков. - Здесь, неподалеку от вас, заготавливал лес Чубатов. Вы, наверное, встречались с ним, видели его работу?
- Я сижу на дальней пасеке, километров за десять отсюда. А здесь - мой подручный Сусан. Он хорошо знал Чубатова. Пойдемте!
И опять еле заметная тропинка на месте прогнившего тротуара, заросшего бурьяном да кустарником, и пустынная мертвая улица.
- Пантелей Иванович, как вы тут живете? - спросил Коньков. - Страшно, поди?
- Привыкли. А чего бояться?
- Зверье кругом, медведи и тигры, поди, есть?
- Есть и медведи, и тигры. Самка с двумя тигрятами прижилась тут. Холостячка. Лет четырех-пяти. Эта не балует. Но зимой пришел самец. Здоровенный! След - фуражкой не накроешь. Этот хулиган. Двух собак на пасеке стащил. Сусан боится его. Вот я и пришел попугать этого хулигана. Надо отогнать его.
- И вы видели тигров? - спросил Коньков.
- Частенько. Иной раз идешь - и чуешь спиной: он сидит в зарослях и за тобой наблюдает.
- Так ведь бросится со спины-то?
- Э, нет. У меня и на спине есть глаза. Я его встречу будь здоров. Он это чует.
- Ну, брат, вы с ними, с тиграми-то, как с соседями живете, - сказал Коньков, усмехаясь.
- Да вроде того, - охотно согласился тот. - Почти каждую неделю общаемся. Одни мы тут. То он у меня кабана убитого украдет. А то, случается, и я у него беру. Намедни он двух кабанов задавил, одного сожрал, а другого на ужин оставил. А я говорю - это непорядок, обжираться-то. Взял у него того кабана и на пасеку уволок. Так что взаймы берем друг у друга, - идет, рассказывает да посмеивается.
Таежная пасека на обширной лесной поляне появилась перед ними внезапно; выйдя из густых зарослей жимолости и кипрея, они очутились перед длинным приземистым омшаником, за которым в стройном порядке раскинулись, словно четырехгранные кубики, желтые и синие ульи. Тут же, под навесом, стоял верстак, на нем лежали чисто оструганные дощечки, под ним - куча свежих стружек. А над верстаком, на бревенчатой стене, висели распертые белыми палочками две тушки кеты, уже чуть привяленные на солнце, с красновато-желтым отливом на нутряной полости проступившего жира.
Пожилой удэгеец с седеющей, коротко стриженной головой и ершистыми усиками, склонившись над выносным столиком, черпал деревянной ложкой из тузлука красную икру и бросал ее в обливную чашку.
- А вот вам и Сусан, - сказал Пантелей Иванович, приподняв кепочку, и подался восвояси, исчезнув в таежных зарослях так же внезапно, как и появился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33