- Председатель говорит: нету...
- Да вы же в лесу живете! - удивляюсь я.
- Поди ты. В лесу живем, а дров нету.
- А мы сроду так - покупали кто где может, - отозвалась соседка ее, женщина в летах, но еще бойкая и плечистая.
- И вы подсудимая?
- И я, - смеется. - Две тележки дров купила по двадцать пять рублей за каждую.
- Пенсионерка?
- Пенсию получаю, но еще работаю. Я заведующая овцефермой.
- И вам колхоз не привозит дров?
- Некому за дровами-то ехать. Лошадей перевели, тракторов много, а трактористов не хватает. По три трактора приходится на одного тракториста. Дак они пахать да сеять не успевают, не только что за дровами ездить. Вот и обращаемся к леспромхозовским. А те имеют право взять по десять кубов с лесосеки.
- За что же их судят?
- Лишку прихватили. - И опять посмеивается. - Директор и взъелся на мастера, взял да и оформил дело в суд. Вон и мастер сидит. А вон тот, однорукий, наш лесник. Тоже под суд попал.
Лесник, пожилой мужчина, но еще крепкий, с тугим и свежим лицом, услыхав, что в разговоре затронули его имя, встал и отошел подальше. А мастер, совсем еще молодой парень в черном пиджачке и светлой кепочке, отозвался нехотя:
- Лесник тут ни при чем. Это я виноват. - И приподнявшись на локте, стал объяснять мне: - Он подрядился у нас технику охранять. Ну? Месяца полтора сторожил. Подошло время расчета, а ему говорят: ты у нас не в штате. И катись колбасой! Мне совестно стало, и я приказал отвезти ему десяток кубометров дров. И вот за это самое директор на меня и на лесника в суд подал.
- В том и вина ваша?
- Моя-то? Я за все в ответе. Вон те ухари, - кивнул на трактористов, сидевших под охраной милиционера, - возили направо и налево... А я виноват! Потому как не запретил. Но как ты им запретишь? Он нальет глаза, заводит трактор и прет куда захочет. Что ему твои запреты! Воробьиное чириканье! За рукав возьмешь - он тебя по шее. Не то еще и топором грозится. Не-е, с меня хватит такого веселья. Если не посадят, завтра же сматываю удочки - и в город, к дальним родственникам.
- А вам что грозит? - спрашиваю женщин.
- Наверно, штраф, - говорит заведующая овцефермой.
- А меня посадют, - вздыхает горестно старушка, глядит печально и покорно, и вдруг частые слезы закапали на юбку.
- Что вы, что вы? Успокойтесь! - говорю. - Это какое-то недоразумение.
- Нет, нет... Она деньгами платила за дрова. У меня же нет денег. Я ведь самогонкой платила. Пришли ко мне с обыском. Я призналась во всем. А за самогонку, говорят, тюрьма.
Я записал в блокнот, обещал заступиться, если засудят.
- Все будет хорошо, - говорю, - к председателю съезжу, скажу, чтобы дров привезли... Все обойдется.
Она утешилась быстро, как ребенок, и даже смеяться стала.
Но потом, когда судья Соломатина зачитала приговор: "Гражданку Макарову Анастасию Васильевну за незаконную покупку краденых дров и за производство самогонки при помощи чугуна и таза оштрафовать на семьдесят рублей", отыскала меня глазами и опять заплакала.
- Что ж ты утешал меня? - говорила на пороге, всхлипывая. - Где я такие деньги возьму? Вон еще и защитник подсунул записку - тридцать рублей требует.
- Анастасия Васильевна, - говорю, - ждите меня завтра. Приеду к вам домой вместе с председателем колхоза. И все утрясем.
На другой день я поехал в тот самый колхоз имени Димитрова, в дальнее село Веряево.
Надо сказать, что я бывал и раньше в этом селе. Еще до войны учителем работал в соседнем Гридине. Какие это были огромные села, Гридино да Веряево! Дворов по восемьсот в каждом; клубы, больницы, почтовые конторы, агропункты, по школе-семилетке на каждое село! В одном Гридине было три колхоза, да в Веряеве два. И какой мастеровой народ здесь жил: плотники и бондари, штукатуры и каменщики, смолокуры, углежоги, санники, жестянщики, - словом, мастера на все руки...
От того Веряева мало что осталось: два порядка домов, редко разбросанных по выщербленному косогору вдоль речки Пет. В конторе, в стародавнем доме, на втором этаже я застал все колхозное руководство. Не было только председателя. На эту должность прислали из Высоких Полян агронома; парторг Мотин, бывший временно за председателя, передавал ему дела, возил где-то по обширному колхозному пространству.
А здесь, в конторе, одни женщины: и бухгалтер, и агроном, и экономист, и связист, и зоотехник, и кассир, и курьер, и уборщица... Я было заикнулся: отчего это они не развозят дрова по колхозникам? Меня смяли ураганным огнем из каждой огневой точки:
- Кто будет пилить? Кто возить? На чем?
В колхозе большие земельные угодья - шесть с лишним тысяч гектаров. Но грузовиков и тракторов маловато для таких площадей. Да и то на сорок семь тракторов всего пятнадцать трактористов, на двенадцать грузовиков девять шоферов, они же еще и обслуживают три легковые машины. Доярок не хватает, скотников, комбайнеров... Да кого ни возьми - всех не хватает.
- Как же вы обходитесь? - спрашиваю.
- Из города присылают и коров доить, и землю пахать. Ну что это за пахари? Они вон по канавам ныряют, носом землю пашут.
- У нас больницы нет, пекарни... Все позакрывали.
- Да что больница! Контора наша отрезана от района. Связи нет!
- Какой связи? - обалдело спрашиваю, не веря ушам своим. - У вас испокон веку почтовая контора стояла.
- Не работает! Ни радио нет, ни телефона, ни телеграфа.
- Намедни умер главный бухгалтер колхоза - Демидов Иван Петрович. Родственников надо вызвать на похороны. А как ты их вызовешь? Вороне на хвост не привяжешь депешу. И машину в район не пошлешь - дороги развезло. Дожди вон какие! Не пошлешь ведь и трактор за двадцать километров.
- Ну, в Гридино сходили бы на почту.
1 2 3 4 5 6 7