Но Валерий, казалось, совершенно не замечал ее протеста и так же, с ласковой улыбочкой, снисходительно говорил:
– Осторожно, крыльцо ветхое, ступени шаткие, а вы на высоких каблучках…
Сложное чувство испытывала к нему Саня: ее решительной натуре не могли не нравиться сила и ловкость Валерия, та особая уверенность, с которой он что-либо делал или говорил. Но эта ленивая снисходительность… Как знать, может быть, она следствие скрытого неуважения к ней? Саню ничем нельзя было так больно ранить, как неуважением. Оставаясь одна, она часто ворошила запавшие в память фразы Валерия: «Иные цветы всю жизнь цветут, как, между прочим, и люди. Закон!» «У вас большие возможности – автономия! Вам нужна товарищеская поддержка…»
«Что он за человек? Суется со своими наставлениями. Все «закон» да «закон». Прямо ментор какой-то. Поучает меня, как маленькую, – начинала сердиться Саня. – Или прицениться хочет, чего я стою?.. Да и нравлюсь ли я ему?»
Но вот вспомнились другие минуты. Валерий рядом с ней, подпрыгивающий на скамейке в кузове грузовика и продрогший на ветру, она под серым пиджачком Валерия, и вплотную – его глаза, не в снисходительном прищуре, а внимательные, широко раскрытые, в сухом горячем блеске. И Саня ничего определенного не могла подумать о нем. Мысли ее постоянно обрывались, и вспоминалась прогулка по амурским протокам; воображение рисовало хваткие, сильные руки, орудующие веслами, и она почти физически ощущала их цепкое пожатие.
Судьба Санина сложилась так, что она, несмотря на свои двадцать три года, ни разу еще не успела влюбиться. Юность прошла в трудную пору семейных нехваток и неурядиц. Отец не вернулся с войны. Мать работала на бондарном заводишке и по воскресеньям ходила в город покупать недельный запас харчей – пшена, масла, хлеба. Из этого часть выделялась Сане: все аккуратно насыпалось в мешочки, наливалось в бутылочки и укладывалось в рюкзак. Так и уходила Саня в город на ученье с недельным рационом за спиной. Жила она на квартире с подружками из окрестных деревень. У них все было в складчину: и варево, и плата за квартиру, и покупка учебников. Был у Сани еще старший брат, он учился в Минске, в ремесленном училище, и присылал оттуда свои поношенные гимнастерки. В этих гимнастерках и вырастала Саня: они были и ее рабочим платьем, и студенческой формой, и выходным нарядом.
Худенькая, коротко остриженная, с быстрыми бегающими глазами, в великоватой гимнастерке, она и не думала о нежных чарах любви. Ее и звали-то попросту Санькой, как мальчишку. Ей казалось, что все смотрят на нее насмешливо, и она готова была ежеминутно постоять за себя. Резкость в обращении, выработанная годами, отпугивала ее ухажеров, и даже станционные милиционеры, видавшие виды, держались с ней на почтительном расстоянии.
И вот теперь на ее пути встал Валерий, встал неразгаданный, пугающий своей расчетливой хваткостью и влекущий мужской, властной настойчивостью.
Однажды вечером он пришел прямо в дежурку. Саня сидела одна за столом. Она только что отправила поезд, записала в журнал номер жезла и теперь передавала «поездную», то есть докладывала диспетчеру по телефону.
– Сюда нельзя! – строго сказала Саня, кладя телефонную трубку и не отвечая на приветствие Валерия.
– Очень важное дело! – Валерий сел к столу. – Я, кажется, нашел для вас столбы.
– Да? – радостно отозвалась Саня. – Хорошо. Мы сейчас пойдем – мне стрелку надо перевести – и поговорим.
– Да подождите вы, – остановил ее Валерий. – Дайте-ка хоть взглянуть на ваше таинственное дело.
Он по-хозяйски осмотрел помещение. Возле жезловатого аппарата Валерий остановился, послушал с минуту постукивание реле и сказал:
– На прядильный стан похож. У моей бабки в горнице стоял… Забавная штучка, – указал он на селектор и весело подмигнул. – За вашим столом хорошо в любви признаваться.
– Почему? – недоумевая спросила Саня.
– Сразу по селектору все станции услышат. Потом уж никуда не денешься, не отвертишься.
Саня рассмеялась.
– Пойдемте-ка! Ближнюю стрелку перевести надо.
Они вышли. Ночь стояла пасмурная, темная. На путях было пустынно. Стрелочник ушел куда-то далеко в степь, к дальнему семафору. Зеленый огонек его сигнального фонаря одиноко светился, покачиваясь, точно волчий глаз. Валерий крепко держал Саню под руку.
– Так безопаснее, – оправдывался он, – один споткнется – второй поддержит.
Эта маленькая хитрость в другой раз просто рассмешила бы Саню, и она со свойственной ей резкостью сказала бы: «Не валяй дурака. Отцепись!» Но сейчас она непонятно для себя робела перед настойчивостью этого человека и стыдилась оттого, что позволяет ухаживать за собой во время дежурства. А Валерий, ободренный ее молчанием, гладил и пожимал ей пальцы.
– Столбы для вас нашлись, – говорил он, воодушевляясь. – Очень просто. У нас мост хотели строить на луговой дороге через Каменушку. Отменили – на зиму глядя незачем строить. Закон! Теперь заживем, и свет у вас будет, и радио.
Саня слушала его молча и думала о том, что Валерия интересуют не столбы, а совсем другое. Она себя ловила на мысли, что и ее теперь не столько интересуют столбы, которые она так долго искала, сколько то, чего она ждет от него и чего боится.
Когда они подошли к стрелке, Саня отстранила Валерия и взялась за рычаг.
– Давай я тебе помогу, – Валерий схватил ее руку.
– Пусти, не мешай!
Он поймал ее вторую руку, притянул Саню к себе. Она запрокинула лицо и вяло встретила его поцелуй.
– А теперь уходи! – Саня опустилась на рельс и закрыла лицо руками.
Ей вдруг сделалось не по себе, захотелось уйти куда-то, спрятаться, будто она оказалась раздетой и кто-то посмотрел на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19