Ну, чего ты медлишь?…»
Кисть Николая медленно, сантиметр за сантиметром появлялась из-за обшлага куртки. Саранцев словно невзначай вздохнул и слегка повернулся к проводнику боком. Теперь ствол «глока» сквозь ткань бушлата целил точно ему в грудь.
«Как только он выпрямит руку, стреляю…» – мелькнула у Сани мысль.
– Зря вы так, товарищ старший лейтенант, – донеслось до него.
– Чего зря? – спустя полминуты ответил Саранцев.
– Не верите мне, – ответил проводник, – И пистолета у меня за пазухой нет. Там пакетик с насваем. Можно, я руку достану? А то выстрелите еще…
Чувствуя, как краска прилила к голове, Саранцев опять ответил не сразу. Прошла томительная минута, другая…
– Доставай, только аккуратно, – наконец произнес он.
Николай вытащил из-за отворота куртки руку и поднял ее вверх. Саранцев увидел, как при свете Луны сверкнул целлофановый сверток с темным веществом на дне.
По-прежнему держа руку на излете, Коля подошел к пограничнику и присел в шаге от него. Офицер, понимая, что таиться сейчас глупо, вытащил пистолет из кармана и положил его на колено. Несмотря на первые шаги взаимного доверия, ствол оставался наведенным на проводника. Теперь зрачок целил ему точно в лоб.
Саранцев увидел даже при неверном свете ночного светила, как побелело лицо Николая.
– Вы хотите меня убить? – его голос уже не был таким бесстрастным, как и прежде, – Я не предатель.
– Ты им уже однажды стал, когда сдался в плен «духам», – ответил Саранцев.
– Я не сдавался! Меня просто поймали. Вы «срочную» не служили, товарищ старший лейтенант? Нет?! Тогда вы не знаете, что такое «дедовщина»! У нас в части «деды» творили, что угодно. Нас, молодых, было слишком мало, чтобы можно было дать отпор. Кто-то приспосабливался и шестерил, кто-то становился чмом… Нам говорили: «терпите, через год станете „черпаками“ и точно так же будете гонять молодежь!» А я не хотел гонять. И не хотел, чтобы меня держали за «шестерку» всякие уроды!
Я был перворазрядником по боксу на «гражданке». В Афган пошел добровольно – рапорт написал. Меня били, но я не сдавался. Одному гаду сломал челюсть. После этого мне так досталось, что попал в санчасть. «Деды» пришли ко мне в палату и сказали: «Только выйти в роту – закопаем! До своих первых „боевых“ не доживешь!»
– Почему к офицерам за помощью не обратился?
– Чтобы получить клеймо «стукача»? Да и чем они мне могли помочь? Офицер в казарму утром приходит – к построению. А ночь принадлежит «старикам». Самое интересное, что изгалялись больше всего те, кого самих по «духовству» чморили. А нормальные пацаны смотрели на это сквозь пальцы. Мол, крутитесь, как умеете! …Ну, в общем, я ушел.
– К «духам»… – уточнил Саранцев, – Предпочел дезертирство…
– Не к «духам» – просто ушел. Я знал проход в минных полях, через который «старики» посылали «чижов» в дукан за жратвой и шмотками. И ушел по нему в кишлак. Добрался до первого дома. Там меня прятали два дня.
– Тебя не искали?
– Искали. Но кишлак был «договорной», наши его не трогали. Поэтому и не стали «чистить» по всем правилам. …А потом пришли «духи» и увели меня с собой. Полгода сидел в какой-то дыре в горах, выполнял самую грязную работу, которую не делали даже женщины. Потом…
… – Слушай, – прервал откровения Николая Саранцев, – Может, ты потом это расскажешь? Когда в Таджикистан переберемся? У нас времени нет!
– Есть время, товарищ старший лейтенант, – ответил бывший солдат «сороковой», – До переправы меньше километра. А переходить будем все равно с рассветом.
– Это еще почему?
– Мины на берегу. И на вашем и на нашем… На афганском, – поправился бывший пленный, – Я у моджахедов сапером долго был, проведу. Но при свете. Ночью рисковать глупо.
– Ну ладно, рассказывай. Сапером, говоришь, стал?
– Да. Сначала они меня вроде минтрала использовали. Это одному уроду в голову мысль пришла. У него брат на советской мине подорвался и тогда он решил на мне отыграться. Бросили на минное поле и погнали. Очередями… А я не подорвался. Не знаю, почему. Бог, наверное, спас. И тогда они меня этому ремеслу научили и стали, как собаку, впереди всех посылать…
– А как ты к Нурулло попал? – спросил Саранцев.
Он поставил пистолет на предохранитель, однако убирать его в плечевую кобуру бушлата не спешил.
– Советские заложили фугас на горной тропе. Я его заметил, но пропустил. Надоело все. Решил уйти. Совсем уйти. Ты понимаешь, командир? Думал, это мой фугас. А он меня помиловал. Контузил, но не убил. А полкаравана на небо улетело, вторая половина – в пропасть. Там узко было… Меня и еще несколько раненых моджахедов потом отряд Нурулло подобрал. А Нур взял в телохранители. Оказалось, что про меня уже многие знали, верили, что приношу удачу. А кому не нужна удача? Всем! Вот Нурулло и взял меня вместо талисмана…
– А как же караван?
– Тот командир в священный месяц рамазан приказал дервиша прогнать. Тот за подаянием к нам пришел. По мусульманским обычаям нищего паломника отвергать – грех. А уж в такой праздник и вовсе. Поэтому все посчитали, что его Аллах покарал за гордыню.
– Руслан говорил, что ты мусульманство принял…
– Принял, – спокойно произнес Николай, – и по этому поводу не мучился. Видишь ли, командир, я – атеист. Был комсомольцем, в Бога не верил. Да и сейчас не верю. Потому то, что люди творят друг с другом с молитвой на устах, не может быть угодно Богу. Всемилостивому и милосердному, как говорится в мусульманской молитве. Значит, его нет. А отказываться от одного или принимать другое, если не веришь ни в Христа, ни в Магомеда – легко. Я вот, например, верил, что человек – это звучит гордо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47