Обе руки – с автоматом и без, падают вперед, тонут в перемолотой чужими ногами пыли.
… – Сука… – скрипит Мухин, ему покатившийся камень стукнул по лодыжке. Тут же он оборачивается и кричит, – Камень! Осторожно, лейтенант!
Командир делает шаг в сторону и булыжник с обвальным шорохом и стуком скатывается вниз.
Всего это Вадим не видит, продолжая с упорством и обреченностью Сизифа карабкаться на гору. Чувствует потной спиной, что именно так все и происходит.
Голос лейтенанта:
– На камни не наступать!
Корявое деревце, опаленное огнем. Около него тропа делает свой очередной поворот.
– Раньше на этой горе «духи» сидели. «Летуны» их «нурсами» сбивали, – это опять Мухин.
Вадиму становится почему-то приятно слышать его осипший голос. Легче от него становится, что ли?
…Все. Неужели все? Подъем неожиданно оборвался.
Перед глазами и ногами Варегова оказалась вытоптанная площадка. По краям ее тянулись окопчики, соединенные между собой мелкими ходами сообщения. В углублении, словно угрожающий перст, торчит ствол миномета. С другой стороны склона хищно вытянул свой пулеметный нос крупнокалиберный «Утес».
Около землянки, больше похожей на нору, стоят два плоских армейских бачка, в которых обычно носят суп или кашу. Один из них открыт, на дне поблескивает прозрачная вода. На откинутой крышке стоит кружка.
Вадим застыл перед бачком в нерешительности. Он не может определить: хочется ему пить или нет? Изматывающее отупение тоже куда-то делось. Похоже, то, что он слышал про второе дыхание – не вранье…
– Чего встал, как столб? – толкнул Варегова высокий небритый солдат, – И вообще, кто ты такой?
– Молодое пополнение, – ввинтился Муха, – Доброволец. Решил пороху понюхать.
– Да ну? – небритый с любопытством уставился на Вадима.
Варегов нерешительно посмотрел на него, не зная, что ответить. Он не мог определить, что удивило этого высокого, из-за двухнедельной щетины казавшегося тридцатилетним, солдата: прибытие давно ожидаемого пополнения или наличие добровольца в этих краях.
Небритый не стал долго интриговать Вадима:
– Ну и дурак ты, доброволец! – и надвинул ему панаму на нос.
Вадим обиженно засопел и резким движением вернул панаму в исходное положение.
– С характером бача! – то ли удивленно, то ли насмешливо резюмировал длинный, – Но дурак…
– С характером! – поддакнул Мухин, – Тут вчера я хотел с него «эксперименталку» снять – не дался. Надо молодому профилактическую беседу организовать…
– Мухин! – обернулся длинный к «черпаку», – Ты знаешь, что муха – источник заразы? Что-то ты в последнее время больно борзый стал. Как мухи перед переменой погоды. Хиляй отсюда, не разводи эпидемию на солнцепеке. Видишь, с человеком разговариваю…
– А я чо? – дернул плечом Муха, – Я ничо. Я тебе не мешаю.
– Через плечо. Ты не слишком обижай молодого. Добровольцы, как и дураки, у нас всегда в цене. А этот, может, еще поумнеет. Если успеет…
Мухин перекинул автомат с одного плеча на другое и отошел.
… – Ты чем на «гражданке» занимался? – спросил неожиданный заступник Варегова.
– Учился.
– Где?
– В университете.
Он не любил затрагивать эту тему. В роте, еще там, на Дальнем Востоке, из его призыва студентов было трое. На первых порах они, имевшие несчастье поступить в вузы без военных кафедр или, как Вадим, вылетевшие за хвосты, сильно выделялись из остальной рабоче – крестьянской массы. Это, естественно, не способствовало обоюдному сближению.
– В каком университете учился? – вопрос был задан быстрее обычного и более заинтересованно.
Вадим, подчиняясь новому темпу, ответил так же быстро:
– В Московском.
– Москвич? – полупрезрительная гримаса скользнула по лицу небритого.
Вадим его прекрасно понял: москвичей в его роте тоже не любили. Чаще всего – за столичный снобизм. Правда, Варегов знал и исключения…
– Нет, я из Ярославля.
– Почти земляк… А почему в армию попал? В МГУ же военная кафедра есть.
– Вылетел…
Что-то неуловимое в этом высоком небритом парне при всех его манерах, одежде и взгляде, выдававших бывалого, знающего себе цену солдата, было от той жизни, которую оставил за спиной семь месяцев назад Вадим. Интонация их разговора напоминала обмен паролями среди кровожадных джунглей: «Мы с тобой одной крови – я и ты!»
Собеседник Варегова это понял раньше.
– Коллега, значит, – с кривой усмешкой сказал он.
Вадим сумел уловить в этих словах не насмешку, а странную горечь и самоиронию. Не насмехался ли небритый над собой?
Не видел ли он в этом, еще многого не знающем, затурканном воинской службой, молодом озлобившемся парне самого себя полтора года назад? Он-то успел понять, что потом придет легкость, станет проще жить. Здесь. А там, дома?
Да и существует ли теперь для него, для них всех, старое понятие дома? Смогут ли узнать тебя там, за речкой, с кем ты так ждешь встречи и так этой встречи боишься…
Или просто вздохнут от жалости: «Господи, кем ты стал…» Но жалость тебе будет не нужна. А поддержка… Они не смогут ее дать, просто не сумеют. И тогда ты останешься своим среди бывших чужих и чужим среди бывших своих. А близкие останутся в прошлом, к которому нет моста. Очередная насмешка жизни. Очередная плата за все.
… – Меня Андреем зовут, – негромко, словно извиняясь за одному ему известный грех, сказал небритый, – Ну, давай, дерзай парень. Ни пуха тебе…
– Протас! – окликнули его, – Уходим!
Сменяемый взвод уже спускался вниз. Андрей хлопнул Вадима по плечу:
– Счастливо, доброволец…
Он подхватил стоящий на бруствере ПКМ, закинул ремень на плечо и шагнул, не оглянувшись с площадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76