Она оперлась одной рукой о дверной косяк и смотрела на гостей, всем своим видом выражая вызов и готовность к обороне.
– Ну, что ж ты молчишь? – спросил инспектор.
– А что я должна говорить, господин старший инспектор?
– Ты видишь – к вам приехала леди. Она пожелала встретиться с людьми из Уэйлера.
Он замолчал, ожидая приглашения войти. Но женщина не проронила ни слова.
– Что же ты не приглашаешь нас в дом?
– Зачем же мне вас приглашать, разве вы не привыкли приходить без приглашения?
Женщина перевела взгляд на Тэмпи, и ее губы тронула легкая улыбка.
– Прошу вас, леди, войдите.
Она посторонилась, пропуская Тэмпи, потом повернулась спиной к инспектору и его жене и, войдя в переднюю комнату, сказала:
– Ева, приехала мать Кристофера повидаться с тобой.
Комната была небольшая, бедно обставленная. Наверное, это была общая комната, где собиралась вся семья. Спальные принадлежности аккуратно уложены на старой кушетке, рядом – сложенная раскладушка.
Тэмпи прошла вперед. Крупная женщина, сидевшая в кровати, опершись спиной на гору подушек, протянула ей руку. Когда руки их встретились, в горле у Тэмпи защемило – ведь это она, мать Занни, та самая тетя Ева, которую так любил Кристофер. Эмма пододвинула стул, Тэмпи села, инспектор и его жена, раздраженные и стремящиеся поскорее уйти отсюда, остались стоять.
– Ну, как тебе нравится твой новый дом? – произнес наконец инспектор с наигранной веселостью.
Ева, даже лежа в кровати, оставалась хозяйкой положения. Она смело подняла на него глаза и сказала:
– Мне здесь совсем не нравится, господин старший инспектор. Но мои родственники, любезно предоставившие нам кров, знают, что это относится не к ним и не к их дому.
– Тебе все равно придется прожить здесь некоторое время, поэтому лучше вести себя по-иному.
– А как я могу вести себя по-иному, если меня выбросили из собственного дома и привезли сюда как преступницу?
– Ну-ну, осторожнее, Ева. О полиции так говорить не положено.
– Я говорю о полиции то, что думаю. А поскольку я не приписана к вашей резервации, то прошу называть меня миссис Свонберг.
– Если ты еще раз… – начал было инспектор, повысив голос почти до крика, но осекся, наткнувшись на взгляд Тэмпи. – И все же, – закончил он уже спокойным тоном, – моя жена приехала сюда, чтобы осмотреть твою ногу. Как она у тебя сегодня?
– Хуже.
Заведующая хозяйством сдернула одеяло и разбинтовала распухшее колено.
– Ну вот! Разве не права я была вчера? На коже нет даже царапин. Просто синяк.
Тэмпи подошла ближе.
– Простите, но мне кажется, это не просто синяк – опухоль слишком большая.
– Ну, мне, видимо, лучше знать. Я больше имею дела с черными. У черных всегда так распухает. Ничего, пройдет, пусть полежит денек-другой, долго залеживаться тоже вредно. Лень еще никому не приносила добра.
– Я никогда не была ленивой. – Голос Евы звучал твердо и холодно. – И с ногой моей никогда ничего не было, пока констебль не вышвырнул меня из моего дома и не толкнул так, что я расшибла колено о каменную ступеньку. Теперь вот с ним творится что-то неладное.
– Чепуха! Раз моя жена сказала, что все в порядке, значит, так и есть. Она за одну неделю столько видит подобных вещей, сколько ты за всю свою жизнь не видела.
– А вы медицинская сестра со специальным образованием? – спросила Тэмпи.
Болезненно-желтое лицо заведующей хозяйством залила яркая краска.
– Нет, но у меня большой практический опыт.
– Тогда вы должны понять, что нога серьезно повреждена. Нужно вызвать врача.
– Послушайте, миссис Кэкстон, – вмешался инспектор, направляясь к выходу, – все это утро я вел себя, кажется, вполне корректно, несмотря на то, что вы явились сюда незваной. Но я не намерен выслушивать ваши советы о том, как мне управлять резервацией.
– Меня вовсе не касается, как вы будете управлять резервацией, а вот состояние ноги миссис Свонберг меня волнует. Могу ли я посоветовать вам, вернувшись домой, позвонить констеблю и сказать ему, чтобы он немедленно прислал врача?
Лицо инспектора побагровело, его жена издала какие-то непонятные звуки.
– Миссис Кэкстон, – сказал инспектор, – мне кажется, вы приехали сюда, чтобы сеять смуту. Поэтому чем скорее вы отсюда уедете, тем будет лучше.
Тэмпи не знала, как ей быть. Сердце ее бешено колотилось. Стоит ей сейчас уехать – и весь гнев старшего инспектора, который он не осмеливался излить на нее, обрушится на Еву, Эмму и всю их семью. Вид несчастных, забитых аборигенов, которые попадались ей на пути сюда, вверг ее почти в отчаяние. Но поведение Эммы олицетворяло собой протест против убожества окружающей среды, калечащей людей, способствующей их вырождению, а чувство собственного достоинства и уверенности в себе, которым обладала Ева, свидетельствовало о том, что она – человек непокоренный и покорить ее нельзя.
Тэмпи чувствовала, как и в ней самой растет и крепнет мужество. Все утро она шла от столкновения к столкновению, натыкаясь то на одну несправедливость, то на другую; она преодолевала препятствия по наитию, но каждое такое столкновение помогало ей познавать действительность. Сейчас она уже, казалось, могла охватить взором все в целом: полицейский, старший инспектор, а выше над ними, на самой верхней ступеньке лестницы, на недосягаемой высоте – тупой бюрократизм и безразличие властей. Все это было страшно своей безликостью. Как же с этим бороться? Обрывки разговоров, которые она слышала дома, когда Кит обсуждал со своими приятелями-журналистами тактику поведения при решении разных общественных проблем, вдруг всплыли у нее в памяти. «Нужно обращаться в верха», – говорили они тогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81