» — спросил Тео. — «Тоже пропаганда».Ошеломленные подобной расправой с историческими фактами, мы, шатаясь, побрели к ближайшему киоску и, чтобы привести себя в чувство, заказали Most Молодое вино (нем.).

.«Ну и жара! — сказала, излучая улыбки, толстая фрау. — Не припомню такого жаркого лета».«А вы давно живете здесь?» — спросил Тео с присущей ему деликатностью.«Двадцать пять лет, — жеманно процедила она. — Приехала сюда сразу же после замужества, вырастила здесь же пятерых детей. Мужа убили в Вене красные».Мы сочувственно промычали.«Место для воспитания детей не очень подходящее», — сказал Тео с привычной ядовитой вежливостью. «Почему же?» — резко сказала фрау; ее взгляд стал настороженным. «Да потому, что тут день и ночь из труб валил желтый дым», — сказал он, указывая на крематорий.— Вы не поверите, но она, посмотрев нам прямо в глаза, сказала: «Я никогда не смотрела в ту сторону».Тео расплатился с точностью до одного пфеннига, — обычно он щедр на чаевые, — и мы поторопились удрать оттуда как можно скорее.— Мне это знакомо, знакомо! — Тод оторвал взгляд от стакана. — В этой проклятой стране полным-полно субъектов, которые «никогда не смотрели в ту сторону».Его пристальный взгляд остановился на Стивене. — Карен хорошо понимает все это, ведь ее отец отсидел десять лет в Бухенвальде. А если такие разговоры вам не нравятся, я могу уйти.— Я тоже понимаю, — ответил Стивен, твердо посмотрев ему в глаза.Лицо Тода расплылось в улыбке, стянувшей все его глубокие морщины.— Благодарю, друг.Тод оглядел всех сидящих за столом. Внезапно посерьезнев, он заговорил:— Знаете ли, за все время, что я пробыл здесь, чувство вины за содеянное я встречал только у пострадавших, как отец Карен, или же у тех, кто был против нацизма по той или иной причине: религиозный, политической или просто из соображений гуманности. А остальные? Начиная от тех, которые «никогда не смотрели в ту сторону», и кончая теми, кто по сей день сожалеет о том, что еще они мало жгли! — вот они остальные! Ночью я часто просыпаюсь в холодном поту и спрашиваю себя: «Как сумели сделать людей такими?»— Я мог бы рассказать, — хмуро сказал Стивен.Тод смерил его взглядом, как будто оценивал его.— А что, если нам с вами встретиться как-нибудь и покалякать подольше?Стивен кивнул головой.Тод продолжал развивать свою мысль.— Меня беспокоят не вампиры, вроде Ильзы Кох. Эта самая Кох скуки ради развлекалась в Бухенвальде тем, что делала абажуры из татуированной кожи людей, замученных по ее прихоти. — Он обернулся к Джой. — Из верного источника я узнал, что на прошлой неделе эта особа отбыла в Австралию со своим мужем-американцем. Вы слышали об этом?Джой содрогнулась.— Не может быть!Губы Тода искривились.— Когда-то мы тоже сочли бы невозможным, чтобы американец женился на такой гнусной твари, — сказал он. — Вся беда в том, что эта особа внешне вполне нормальна. Кстати, это можно сказать и о многих подсудимых в Нюрнберге. — Он перевел взгляд на Стивена. — Встретимся здесь же завтра в час дня?— Ладно.— Долго ли вы собираетесь пробыть здесь? — спросил Тео, обращаясь к Тоду.— Пока не узнаю, что произошло с Тони.Тод сидел ссутулившись, мрачно уставившись в стакан.— Они с Тони близнецы, — шепнул Тео.— Тони был сбит где-то в южной части Германии летом сорок четвертого года, — продолжал Тод. — Все выбросились на парашютах. Тони был последним, но его товарищ клянется, что видел, как его парашют раскрылся. Раньше или позже, все вернулись домой. Что же случилось с Тони?Он обвел глазами присутствующих, меж густых бровей легла складка.— Беда в том, что мать не успокоится, пока не узнает точно, что с ее сыном! У нее это превратилось в какую-то одержимость. И как только у меня начинают опускаться руки, призрак Тони садится на мою кровать. Пока я не попал три недели назад в Бухенвальд, тот самый Бухенвальд близ Веймара, где «творил Гете и слагал песни Шиллер», я думал, что мне суждено застрять тут на всю жизнь. Гитлеровская банда, не потеряв ни минуты, позаботилась уничтожить все разоблачительные архивы. И будь я проклят, если эта златокудрая малютка не помогла мне напасть на след, когда мы с ней оказались в одной группе, осматривающей Бухенвальдский лагерь. Отец Карен состоит в комитете, и у него имеется доказательство, что семнадцатого августа тысяча девятьсот сорок четвертого года тридцать семь офицеров — английских, французских, бельгийских, канадских — и еще один парень в форме, национальность которого не смогли установить (полагают, что это был американец), были пригнаны в Бухенвальд в нарушение всех законов о военнопленных.Шестнадцать были убиты десятого сентября. Отцу Карен было приказано переносить трупы с места казни к печам крематория. Девять были убиты пятого октября. Трое — тринадцатого октября. Одним из трех был тот самый парень, опознать которого не удалось. Друг ее отца говорит, что, когда этих людей привели к месту казни, он сам слышал — тот парень сказал по-английски: «Чертовски обидно быть расстрелянным в день, когда тебе исполняется двадцать один год».И Тод обвел всех глазами, полными боли, той боли, которая стала нераздельной частью его самого. — Тринадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года нам с Тони исполнился двадцать один год.Он помолчал. Все ждали, что он продолжит свой рассказ.— Трудность в том, что редко кто запоминает имена, особенно иностранные. Но я все же узнал имя английского офицера. Заключенным удалось спрятать его в Бухенвальде. Вот это, скажу вам, мужество! Сейчас он живет в Лондоне и, возможно, что-то знает о брате. Люди, сидевшие в Заксенхаузене, назвали мне еще одну фамилию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85