).
– Что-то я не верю в это! – сказал он.
– Конечно, Киб не очень похож на забияку, – согласился я.
– Кибер не может драться, ведь он – охотничья собака! – закричал полковник, багровея.
– Возможно, сэр, но сегодня именно он учинил драку, и, по-моему, его следует пристрелить.
Лицо полковника стало краснее вареного рака, в углах рта показалась пена. У меня больше не оставалось сомнений, что он вот-вот задохнется.
– Вы собираетесь подать об этом рапорт?
– Да, сэр. Я хочу сделать это немедленно, пока все детали еще свежи в моей памяти.
Я имел в виду, что хочу сделать это раньше, чем забуду подробности состряпанной мною истории. И вот вскоре появился угреватый секретарь полковника, накрахмаленный и наглаженный, словно только что сошел с плаката, призывающего вступить в армию, и записал мой рассказ. Он чуть было не свалился со стула, когда я потребовал дать мне копию этой записи. Он пробормотал, что это нечто новое, необычное в его практике.
– Необычность заключается лишь в том, – сказал я, – что в этом лагере держат собак, которым дозволено кусать новобранца. Копия мне нужна на случай, если дело будет иметь последствия.
Мое поведение привело их в полнейшее замешательство. Никто, не говоря уж о полковнике, не верил, будто меня укусил Кибер. Но что им оставалось делать?
Все смеялись до упаду, не понимая, какого черта мне понадобилось выдавать за правду заведомое вранье. А бедняга песик воспылал ко мне любовью, видимо считая меня своим спасителем. Я пустил в ход банальную шутку насчет того, что ему, очевидно, пришлась по вкусу моя нога и он надеется отведать когда-нибудь голени, где мяса побольше, чем на лодыжке.
Врачу было дано указание продлить курс моего лечения на море. Предполагалось, что и Киб будет сопровождать меня, но пес трусливо отказался от этого удовольствия. Завидя, что я собираюсь садиться в джип, он с такой же быстротой, с какой его афганские предки носились по азиатским пустыням, бросался в квартиру полковника и забивался под кровать. Я чувствовал себя преступником, ожидающим разоблачения со стороны своей жертвы, но полковнику понравилась идея изобразить свою собаку свирепым людоедом, и он вовсе не хотел расставаться с этим мифом.
Одно только омрачало его настроение – страх, что я заболею столбняком. Вина тогда падет на его собаку, а армейский устав ему никак не поможет – насколько я знаю, по этому поводу там нет ни строчки. Итак, я должен продолжать лечение у моря и избавлен от общества Киба – об этом я мог бы пожалеть, если бы не новые события в моей жизни.
Кстати, хромаю я вовсе не из каких-то стратегических соображений. Врач сказал, что зубы Киба, видимо, порвали сухожилия, еще раньше растянутые в результате моего падения с каната.
– Получить укус от собаки полковника – куда лучше, чем получить медаль, – изрек Блю.
Не знаю, не знаю. Во всяком случае, это выгоднее.
Блю очень часто оказывается прав, Д. Д., но главное, что я извлек из этой истории с укусом, – это возможность бывать на морском берегу. Когда я в первый раз после перерыва взобрался на вершину дюны, сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди от счастья, ибо я увидел в бухте темные фигурки. Я решил тщательно соблюдать границу, разделся в самом дальнем углу, вошел в воду и, сдержанно поприветствовав старых знакомых, начал плавать взад-вперед. Я старался не приближаться к дамбе ближе, чем на пять метров. Но когда я снова подплыл к ней, старший из мальчуганов уже поджидал меня.
– Занни спрашивает, почему вы не хотите переплыть к нам в Блюдце? – обратился он ко мне. – Там ведь лучше.
Она была права. В Блюдце (так они называли свою бухточку, потому что она была очень мала) каменистое дно, вода чистая, волны, разбиваясь о скалы, отливают цветом имбирного пива. Я чувствовал себя очень глупо, когда перешел в него вброд вслед за мальчуганом и остановился, глядя на Занни, скрытую по самые плечи в воде. Трое малышей плескались вокруг нас.
– Привет, – сказал я с независимым видом.
– Здравствуйте. У нас прямо гора с плеч свалилась, когда мы снова увидели вас. Мы очень беспокоились все эти дни. – Когда она произносит «мы», ее низкий голос звучит, как басовая струна арфы. – Мы боялись, что с вами что-то случилось после…
– После того, как меня укусил Кибер? – подхватил я.
– Кибер? – Брови ее от удивления взлетели вверх.
– Да, – сказал я.
– Но ведь нашу собаку зовут Викинг.
– Викинг? – переспросил я. – Так это тот самый бедный песик, на которого набросился Кибер? А я тот самый бедный парень, которого Кибер укусил, когда он попытался оттащить его от Викинга.
Четыре пары глаз, слишком темных, чтобы называться карими, и слишком лучистых, чтобы быть черными, смотрели на меня с совершенно одинаковым выражением.
Занни улыбнулась, не издав ни единого звука, потом в горле у нее что-то булькнуло, глаза заискрились, и через мгновение мы все расхохотались. Это был смех счастливых людей.
Перестав смеяться, Занни взглянула на меня – в глазах у нее прыгали смешинки – и спросила:
– Не собираетесь ли вы сказать, что все это вы выложили вашему полковнику?
– Мадам, – изрек я, – все, что я сейчас рассказал вам, – истина, изложенная в моем рапорте полковнику и скрепленная моей личной подписью.
– Ох, бедная, глупая, безобидная собачка!
– Очень опасная собака, – поправил я.
– Надеюсь, они ее не пристрелят?
– Не волнуйтесь. Полковник с гордостью рассказывает всем о своей собаке, а Кибер сообразил, что не должен ездить со мной на берег.
Мы снова захохотали, но на этот раз, как мне показалось, немного истерично. Я помню этот смех и фонтаны брызг, летящих вверх, потому что дети легли на спину и как сумасшедшие колотили по воде пятками, а волны разбивались о скалы и окатывали нас с ног до головы, словно из душа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81