Если нет дождя, они, прежде чем вернуться к своим рабочим столам, совершают после ланча небольшую прогулку по улицам.
Список тем, которые он и Билл Бригс безмолвно согласились в своих разговорах не затрагивать, настолько пространен, что существованию оставшихся вне его можно только дивиться. Они не обсуждают своих желаний или серьезных планов, семей и обстановки, в которой выросли, политики, религии, искусства. Футбол мог бы оказаться вполне приемлемым, если б не то обстоятельство, что об английских клубах он ничего не знает. В итоге остаются: погода, забастовки железнодорожников, цены на жилье и Ай-би-эм – планы Ай-би-эм на будущее, клиенты Ай-би-эм и планы этих клиентов, а также кто и что в Ай-би-эм сказал.
Разговоры получаются скучноватые, но это лишь внешняя их сторона. Всего два месяца назад он был бестолковым провинциалом, сошедшим в саутгемптонской гавани под мелкий дождичек. Теперь же он в самом сердце Лондона, неотличимый в своей черной униформе от любого другого лондонского служащего, обменивающийся с самым настоящим лондонцем мнениями касательно обстоятельств обыденной жизни, успешно следующий всем правилам беседы. Если так пойдет и дальше, если он будет уделять больше внимания произношению гласных, на него вскоре и вовсе перестанут обращать внимание. В толпе он будет сходить за лондонца, а со временем, глядишь, даже и за англичанина.
Теперь, когда у него появился заработок, появилась и возможность снять отдельную комнату на Арчвей-роуд, в северном Лондоне. Комната расположена на третьем этаже, из окна ее открывается вид на водохранилище. В комнате имеется газовый обогреватель и маленькая ниша с газовой же плиткой и полками для припасов и посуды. В углу висит счетчик: опускаешь в него шиллинг, и счетчик отмеривает тебе газ ровно на эти деньги.
Стол его неизменен: яблоки, овсяная каша, хлеб и сыр плюс острые сардельки, именуемые «чиполата». «Чиполату» он предпочитает обыкновенным сарделькам потому, что они не требуют холодильника. И не покрываются, подсыхая, сальной пленкой. Есть у него подозрение, что в них подмешано к настоящему мясу немалое количество картофельной муки. Однако картофельная мука – это не так уж и плохо.
Поскольку уходит он рано утром, а возвращается поздно, прочих жильцов ему случается видеть не часто. Вскоре устанавливается рутинный распорядок. Субботы он проводит в книжных магазинах, художественных галереях, музеях, кинотеатрах. По воскресеньям читает у себя в комнате «Обсервер», потом отправляется посмотреть фильм или прогуляться по парку.
Хуже всего вечера – субботний и воскресный. Вот когда на него накатывает одиночество, которому он обычно не дает воли, одиночество, схожее с дурной, серенькой и сырой лондонской погодой или с твердыми, холодными мостовыми. Он чувствует, как застывает, как тупеет от немоты его лицо – даже Ай-би-эм, с ее шаблонными разговорами, лучше, чем это безмолвие.
Он уповает на то, что из безликой толпы, в гуще которой он движется, выступит вдруг женщина, которая ответит на его взгляд, зашагает, не говоря ни слова, бок о бок с ним, дойдет (все еще бессловесная; каким может стать ее первое слово? – не угадать) до его комнаты, ляжет с ним, а после скроется в темноте и вернется на следующую ночь (он будет сидеть над книгами и вдруг услышит стук в дверь), и снова обнимет его, и снова, при первом полночном ударе часов, скроется, и так оно и будет продолжаться, преображая его жизнь, высвобождая поток затаенных стихов, похожих на « Сонеты к Орфею» Рильке.
Из Кейптаунского университета приходит письмо. Вследствие сданных им с отличием экзаменов, говорится в письме, ему назначается стипендия в двести фунтов для учебы в аспирантуре.
Сумма слишком мала, слишком мала для поступления в аспирантуру английского университета. К тому же, у него работа, и о том, чтобы бросить ее, нечего и думать. Если не отказываться от стипендии, остается только одно: зарегистрироваться в Кейптаунском университете в качестве аспиранта in absentia Зд.: заочник (лат.).

. Он заполняет регистрационный формуляр. В графе «Область исследований» проставляет, поразмыслив, «Литература». Приятно было бы написать «Математика», но, что уж тут кривить душой, для занятий математикой ему не хватит ума. Литература, быть может, и не столь благородна, как математика, но по крайней мере в литературе ничто его не устрашает. Что касается темы исследований, он подумывает поначалу предложить «Песни» Эзры Паунда, но в конечном счете выбирает романы Форда Мэдокса Форда. Чтение Форда хотя бы не требует знания китайского языка.
Форд, урожденный Хьюффер, внук живописца Форда Мэдокса Брауна, опубликовал свою первую книгу в 1891-м, в возрасте восемнадцати лет. С той поры и до самой кончины в 1939-м Форд зарабатывал на пропитание исключительно литературным трудом. Паунд называл его величайшим стилистом– прозаиком своего времени и поносил английскую публику за то, что она его игнорирует. Сам он до сей поры прочитал пять романов Форда – «Хороший солдат» и еще четыре, образующих «Конец парада», – и пришел к заключению, что Паунд прав. Его увлекает сложная, поразительная хронология сюжетов Форда, хитроумие, с которым некая нота, мимоходом взятая и безыскусно повторяемая, несколько глав спустя претворяется в лейтмотив. А кроме того, его трогает любовь Кристофера Титженса и куда более молодой Валентины Уонноп, любовь, которую Титженс отказывается довести до последнего разрешения, несмотря на полную готовность к этому Валентины, поскольку (говорит Титженс) мужчине не следует идти по жизни, попутно лишая девиц невинности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56